Первый таймень
В поисках ценных дикорастущих трав мы целое лето спускались на лодке по Енисею. Миновав много притоков, подплыли к Кану — не очень быстрой реке. Впрочем, такой она была лишь вблизи устья. По рассказам, Кап все свои четыреста шестьдесят шесть километров, прыгая на порогах, пробегает по тайге в крутых берегах и скалах.
Первый порог находился в четырнадцати километрах от Енисея. В двух километрах ниже порога раскинулась деревушка Подпорог, куда мы на бечевке притащили свою лодку. Дальше па восемьдесят километров нет ни одного селения. Выше падуна километров на двадцать в Кан вбегает речка Немти-на, полная крупных хариусов и ленков. Там, как нам сказали, на некошеных лугах много всяких трав, а по брусничным борам немало глухарей. В долине Немтиной можно встретить и соха-тогр, и медведя. Туда мы и устрем-ились .и были бы там скоро, есл бы не порог.
О нем нам наговорили много страшных историй. Эти рассказ взвинтили нас. Николай, мой восемнадцатилетний помощник, рвался к опасности. В Подпороге, окруженном лесами колхозе, с лоскутками полей на взгорье, мы взяли проводника и потащили лодку вверх. Ефимыч, молчаливый, бородатый человек, был единственным в этой местности проводником, который без страха водил лодки через падун.
Шум воды слышался издали. С каждым нашим шагом он увеличивался. Наконец, по реке пошли клочья пены, — чем дальше, тем больше. Мы остановились у бурлящего потока, он низвергался с огромных серых валунов, загромождающих реку. Кан в этом месте вздымался, лез на камни и с грохотом, весь в пене, падал вниз. С берегов на него глядела черная тайга.
— Страсть какая! — заметил Семеныч, наш старик-повар, оглядываясь вокруг.
— Не вытянуть лодку,— уверенно сказал Николай.
— Вы-ытянсм! Хоть пустую, но вытянем, — горячо возразил Захаров — рабочий. — Давайте; ребята, выгружать вещи и айда вперед!
— А как же обратно? — спросил Семеныч.
— Обратно-то легко. Так и проскочит меж камней,— заявил Захаров. — Хочешь, я один на ней поеду?
— Знаю, ты рисковый человек. Тебе море по колено,— сказал ему Семеныч.
— Что вы скажете? — обратился я к проводнику.
Он в раздумье снял шапку, наклонил голову и провел ру-по затылку.
— Пустую лодку, конечно, можно провести вверх, но… с риском. Сейчас воды много. Стальной трос есть?
Кроме бечевы, ничего нет.
— Бечева не выдержит. Видите, какой напор воды? Тут осторожность требуется, иначе… Под этим порогом много лежит богатства: и оружия, и инструментов, и вещей всяких… Тут разбилась не одна экспедиция.
— Наша бечева новая, крепкая,— не сдавался я.
— Дело, конечно, хозяйское, но предупреждаю: бечева может лопнуть.
Мои спутники, ожидая решения, смотрели на меня. Я вновь осмотрел страшное место и приказал:
— Разбивайте палатки. На Немтину пойдем пешком. Проводник ушел в деревню. Мы поужинали и легли спать. На следующий день на ближайших лужках Василий и Захаров собирали семена трав. Я и Николай пошли вверх по Кану ка разведку. Больших лугов там не оказалось. Скоро пыкел дождь, и мы, кроме трех рябчиков, глухаря и двух маленьких мешочков семян клевера, ничего не принесли. Вторую ночь/мы провели у порога.
Утром дождь продолжался. Идти на далекую речку Немти-ну в такую погоду было безрассудно. Но и в палатке не сиделось. Я решил половить на пороге тайменей.
Ох, эти таймени! Сколько было связано с ними надежд и разочарований! В поезде, когда я выехал из Москвы, мой спутник по купе посмотрел на мои вещи и весело сказал:
— Славно! И ружье, и спиннинг. Сразу понятен человек. Вероятно, исследователь? Куда едете?
— На Енисей.
— Значит, на тайменях отведете душу?
Мы разговорились. Спутник оказался страстным рыболовом, он поймал в бурятских реках не одну сотню тайменей. Мне же не только не доводилось их ловить, но даже и слышать, как их ловят. В рыболовной литературе сведения о них настолько скудны, что, кроме описания внешнего вида рыбы и указания, в каких реках Сибири она водится, почти ничего нет.
Из разговоров с пассажирами мне стало известно, что таймени — это лосось, среди сибирских рыб он считается великаном. Чаще всего ловится таймень в четыре-пять килограммов, но иногда можно встретить и трехпудового. Ловить его спиннингом — одна из увлекательнейших охот.
Спутник так разжег мою страсть рыбака, что я с необыкновенным волнением ждал дня, когда смогу вытаскивать из Енисея тайменей. В моем воображении рисовались громадные рыбы, которых я буду чуть ли не каждый день ловить на мой замечательный спиннинг. На него с восхищением смотрел спутник и завидовал.
Первая проба на Енисее, когда я поплыл на лодке, оказалась безуспешной. Также окончилась и вторая. Целый месяц у меня там ничего не выходило. Я не видел ни одного тайменя.
Только потом мне стало известно, что летом на Енисее таймень обычно бывает в верховьях. Весной он уходит в небольшие горные реки, откуда возвращается осенью. И в самом деле, в начале сентября в устье Бирюсы (выше Красноярска) мне пришлось увидеть всплески больших рыб. Целый вечер я хлестал воду спиннингом. Но таймени выскакивали из воды так далеко от берега, что блесна до них не долетала. Лодку же на сильном течении поставить на якорь было нельзя.
Уже более шестисот километров проплыли мы, а ни один таймень еще не был пойман. Мой спутник по вагону,, вероятно, за это время поймал бы не один десяток этих великанов.
И вот я пошел к Канскому порогу попытать счастье. Со мЦй был Николай. На этот раз он больше присматривался к тразам, чем к моему занятию.
Первый заброс спиннингом я сделал вблизи камня, с которого с шумом падал большой поток воды. Боковая струя, закручиваясь, подходила к берегу. Под камнем была яма, где, по моему предположению, обязательно должны находиться таймени.
Блесна упала на струю и побежала к берегу. Никто на нее не польстился. Забрасывалась она много раз. Ничего!
Я перешел на второй омут. И там повторилась та же история. Но на последнем забросе шнур натянулся — будто блесна зацепилась. Я почувствовал рыбу. Екнуло сердце. Шнур пошел против течения. После недолгой борьбы я подвел рыбу к берегу. Она оказалась щукой килограмма на три.
На следующей яме поймал двух крупных окуней, на соседней с ней — снова щуку. Тайменей не было. Но я не особенно огорчился, испытав и без того много удовольствия. Разве не интересно взобраться на каменную гряду, далеко вдающуюся в реку, и с высокого камня, среди бушующей воды, забрасывать в пену блесну, подводить ее к себе и ждать, ждать, что вот-вот дрогнет удилище, натянется леска?
В эти минуты не замечаешь ни черных, мрачных елей, нависших над берегом, ни моросящего дождя, ни скользких камней, на которые взбираешься с риском упасть в студеный водоворот. Уже больше километра прошел я вверх по Кану. Порог все тянулся. И вот в очередную яму, под круглый высокий валун, блесна заброшена вновь. Едва она коснулась изумрудной воды, как шнур резко вытянулся.
Пальцем я попробовал задержать движение катушки, но почувствовал такой сильный рывок сначала в сторону, а потом в глубину, что пришлось ослабить торможение. Шнур разматывался с необыкновенной быстротой. Я опять задержал катушку. Удилище тотчас согнулось, и большая рыба взметнулась над водой. Шнур во избежание катастрофы пришлось ослабить. Рыба пошла вглубь. Через несколько секунд я снова задержал катушку. Леска вновь натянулась до предела. Так было много раз. Шнура на катушке оставалось уже не больше десяти метров. Но и рыба ослабевала.
Попробовал повернуть катушку в обратную сторону. Рыба уперлась. Катушка медленно, очень медленно сделала оборот назад, потом второй. «Крокодил»— как я назвал то, что было на крючке, — еле тащился. И вот, когда нас разделяло шагов тридцать, он рванулся на середину реки и снова выбросился высоко из воды. Опять я вовремя отпустил шнур — рыбе не удалось его оборвать. Она пошла в глубину. Хотя движение катушки и тормозилось пальцем, но «крокодил» отвоевывал у меня леску метр за метром. Но не без конца же бороться! Двинут через пять рыба выдохлась, и я потянул ее к себе.
Увидев меня, она заметалась, и вода будто окрасилась в красный цвет. Теперь стало понятно, что это был таймень. Там, где он бился, вырастало красное пламя. Такое впечатление происходило от розового хвоста, которым он беспрестанно бил из стороны в сторону. Чего только он не делал! Выскакивал наверх, тряс головой, носом тыкался вглубь.
Наконец, таймень подтянут к самому берегу. Его голова, приподнятая на шнуре, находилась уже в воздухе, серебристое тело с черными крапинками лежало в воде на камнях. Дальше тянуть было уже нельзя: таймень был довольно большой, килограммов на шесть, и леска могла оборваться. В раскрытой пасти среди редких острых зубов застряла блесна. Крючок вонзился в нижнюю губу.
Николай, увидав мою добычу, побежал ко мне. Бросив спиннинг на берег, я наклонился к рыбе и попробовал схватить ее руками. Таймень, извиваясь, не давался. Скользкое тело уходило из рук. Я прижал его к камням. Но долго ли сильной рыбе вырваться в воде из рук? Таймень уже повернулся головой в реку, чтобы уйти в глубину, но я остановил его за шнур. Он с необыкновенной силой мотнул головой в сторону, и блесна со сломанным крючком звякнула о камень. Ошалевший таймень медленно плыл поверху около острого камня, торчавшего из воды. Николай, подбежав ко мне, схватил спиннинг и ударил концом его по рыбе. Удар пришелся не только по тайменю, но и по острому камню. Рыба метнулась в глубину, а конец моего спиннинга отлетел в сторону. Николай с растерянным видом повернулся ко мне. Он бормотал какие-то извинения. Но мне было не до них. Я смотрел на то место, где скрылась рыба.
Обескураженный юноша, постояв немного на берегу, полез в воду, вытащил обломок удилища и побрел за мной. Всю дорогу я казнил себя. Поступил как мальчишка! Кто же вытаскивает голой рукой большую рыбу из воды? Разве нельзя было ее ударить камнем или ножом? Наконец, можно было бы лечь на тайменя плашмя. Испугался холодной воды! Эх, рыбак! И спиннинг поломан. Чем я теперь буду ловить рыбу?
В лагерь мы пришли оба хмурые. Семеныч пригласил нас обедать. А1не было не до еды. От обеда отказался и Николай. Он принялся чинить спиннинг, а я с горечью рассказывать историю с тайменем.
— Ничего, эта боль до свадьбы заживет,— успокоил меня Семеныч, после того как я со вздохом закончил рассказ.
— Когда-нибудь поймаете другого,— сказал Захаров. Через час Николай радостно воскликнул:
— Готово!
П передал мне спиннинг. Латка из двух тонких прутьев ивы, наложенная на место слома с противоположных сторон и обмотанная ниткой, была сделана прочно. На леченом коне, говорит пословица, далеко не уедешь,— сказал я мрачно.
— Попытайте! Может быть, и уедете,— ответил Николай.
Я попробовал удилище. Оно потеряло гибкость и легкость. Заплата казалась безобразной. Тяжело вздохнув, я все-таки вновь пошел к порогу. На той яме, где ушел таймень, сколько я ни ловил, поклевок не было. Но по соседству с ней, под большим камнем, рыба взяла с первого заброса. Я подсек. Тормоз на катушке затрещал, сердце замерло. Мир для меня сузился. Он весь вместился в то небольшое пространство, где леска резала воду. Я видел выскакивающего из реки тайменя и больше ничего. Шум порога и мелкий дождь исчезли. Минуты вместились в секунды. Ровные стуки сердца превратились в дробные.
В борьбе прошло минуть десять — огромнейших и прекрасных минут! Таймень умаялся. Пальцы крутили катушку — рыба подходила к берегу все ближе и ближе. О, теперь я опытны? рыбак — таймень не уйдет! В зубах у меня ,был зажат длинный нож. Найдя на берегу отлогое место, я вывел туда рыбу. Таймень лежал у моих ног. С размаху я ударил его ножом в спину, пониже головы. В таких случаях смерть наступает мгновенно.
Рыба под ножом изогнулась подпрыгнув, бросилась и скрылась в глубине. Я стоял изумленный. Как это могло случиться? Вскоре все стало понятно: конец ножа давно был сломан, а кожа на спине оказалась такой толстой и прочной, что нож, не пробив ее, скользнул вниз. И вновь нож в зубах. Беглец хотя и ушел, но леску не оборвал. Я опять привел его к берегу. На отмели он повернулся на бок. Нож до самой рукоятки вонзился в белый живот с тонкой кожей.
Выбросив тайменя далеко на берег, я подошел к нему. Умирая, он менялся в окраске. Розовый хвост превращался в сиреневый. Черные крапинки на боках выделялись все резче…
Следующее утро было солнечное. Мы отправились на Нем-тииу и к вечеру другого дня принесли много семян ценных трав.