Ночные хищники. Ловля судака

Налетевший ветерок погнал косяки мелкой ряби по просторной глади залива. Весело заплясали на воде поплавки. Ягудин наблюдал за их игрой, раздумывая о недавнем событии, которое произошло в его жизни.

На этот раз с работы его выгнали: не уволили, как с ним бывало в других автоколоннах, а сняли с позором, не допустив к очередному рейсу. Как они шумели, эти профсоюзные деятели! И пьяница Тимофей Ягудин, и машину гробит, людей искалечить может! Правда, предлагали все же «исправиться», но — на другой работе. А он плевать хотел на всех исправителей! Что ему? Вольная птица! Вот надумал пока уехать подальше, к сестре, в этот городок, тихие улицы которого выходили к заливу Рыбинского водохранилища, прозванного здесь за свою необъятность — «морем». От водки (этого зеленого змия-искусителя) по возможности решил воздерживаться, а там — что будет…

Сестре, не столько обрадованной, сколько удивленной его внезапным приездом, Ягудин рассказал, что ему дали отпуск для поправки здоровья, которое в последнее время стало почему-то заметно сдавать. Та, глядя на его лицо, обрюзгшее раньше времени, чистосердечно поверила этому объяснению.

Да и можно ли было не поверить? С тех пор, как они виделись последний раз, прошло без малого четыре года. Тимофей за это время заметно изменился. Его черные, когда-то густые кудри повылезли; лицо пожелтело, по крупному носу пошли красные лапки прожилок. Весь он ссутулился, обмяк. До чего же доводит человека неумеренная работа! Хорошо еще, что нашлись добрые люди, которые сочувственно отнеслись к здоровью ее родимого братца, дав ему возможность отдохнуть.

Первые дни Ягудин бесцельно бродил по улицам, удерживаясь от соблазна зайти в раскрытые двери единственной в городе пивнушки, выкрашенной в манящий цвет голубой волны.

Как-то в предвечерний час прогуливаясь по берегу залива, остановился он вблизи старичка-рыболова, колдующего над веером удочек и от нечего делать стал смотреть. Клев, видимо, был хорош: старичок время от времени бойко вытаскивал из воды, полосатых щетинистых окуньков. В душе Ягудина загорелся огонек охотничьего азарта. На следующий день он купил в магазине три желтых бамбуковых удилища, лески и крючков про запас, накопал червей в огороде и, преисполненный надежд, поспешил к заливу.

С этого дня рыбная ловля стала его увлечением.

Ягудин окинул взглядом поплавки и насторожился: «Клюет!» Поплавок дрогнул и замер.

Окончательно очнувшись от размышлений, Ягудин оцепенел в ожидании, не ощущая, как пальцы, помимо воли, крепко сжали легкое удилище. Глаза больше не видели ничего, кроме этого маленького красного поплавка, лежащего на воде.

А он забился мелкой дрожью, окунулся раз, еще раз и, внезапно увлекаемый невидимой рыбой, исчез под водой. Ягудин резко рванул удилище кверху и из воды, крутясь и изворачиваясь, выплеснуло серебристое тельце рыбы.

— Знатный гольян,— прозвучал за его спиной насмешливый голос.

Занятый рыбой и спутавшейся леской Ягудин оглянулся не сразу, а когда повернул голову, то увидел прямо перед собой незнакомца — паренька, как ему показалось на первый взгляд. Вглядевшись пристальней, он понял, однако, что этому рыжеватому пареньку — небольшого роста и щуплому на вид — лет уже немало.

— Знатный гольян,— повторил с улыбкой незнакомец, ступая вперед и быстрым взглядом оценивая дневной улов Ягудина, весь уместившийся в узком жестяном бидоне.

— Ежели к такому улову да еще килограмм свинины прибавить — эх, и уха бы получилась! — добавил он.

Усмешка светилась в глазах незнакомца, но тон, каким были произнесены последние слова,— бесшабашный и веселый — ничуть не задел рыбацкого самолюбия Ягудина. Возникло только чувство досады, что спокойное его одиночество было нарушено. Незнакомец не спеша снял с плеча видавший виды пиджак, бросил его на песок и сел, расставив ноги в пыльных сапогах. По всему было видно, что скоро уходить он не собирался.

«Принесла нелегкая»,— подумал Ягудин. Он нагнулся над удочками, стоящими у кромки воды, и стал без особой надобности поправлять их.
— Люблю после работы помолчать с умным человеком,— спокойно сказал незнакомец.— Ты не обижайся, что я вот так,— он развел руками, как бы извиняясь за свою навязчивость.— Вижу страдаешь… Рыбка плавает… Жалко мне стало, я и подошел.
Угадывая иронию в словах непрошенного гостя, Ягудин все же решился поддержать разговор:
— Кого жалко?
— Рыбку, конечно! Мелочь ловишь, а ей еще долго гулять бы надо.
«Хитрый мужик!» — подумал Ягудин, промолчав.
— А ты, видать, приезжий? — спросил незнакомец, не дождавшись ответа.
— Приезжий,— буркнул Ягудин.
— Ладно, извиняюсь если что.— Незнакомец поднялся и подошел вплотную, протягивая руку: — Суханов. Иван. Вон там живу,— кивнул он головой через залив на виднеющиеся крыши деревни.
— В Ручьях? —спросил Ягудин, пожимая протянутую руку.
— В Ручьях.
— А меня — Тимофей. Так они познакомились.

Случайное знакомство ни к чему не обязывало, и Ягудин, возвращаясь в сумерках в сестрин дом, не думал об очередной встрече с Сухановым. Но на другой день, вернее — в следующий вечерний час, на том же месте, они увиделись вновь. Встречи стали повторяться, и Ягудин мало-помалу привык к своему новому знакомому.

Иван Суханов, как он о себе рассказал, работал электромонтером в городе, куда ежедневно ходил из деревни. Возвращаясь с работы, он делал небольшой крюк от лодочной перевозочной станции, присаживался около Ягудина, который торчал, по его убеждению, на самом безрыбном месте и, посидев с полчаса, уходил.

Говорили они мало. Да и все разговоры Суханов неизменно сводил к одному предмету — рыбе. У Ивана, если он поймал щуку, а ой их лавливал немало, то весу в ней было столько, что рукой три дня шевельнуть не мог. Если леща, то лещ был… «Вон с тот пенек»!

Ягудин внимательно слушал и не верил. Тем не менее, красочные рассказы Суханова о невиданных судаках и щуках, о сомах — такой величины и силы, что лодку тащат за собой на крючке получше всякого мотора,— стали постепенно колебать его неверие. Собственные уловы, служившие постоянным объектом насмешливых высказываний Суханова, уже перестали приносить ему былое удовлетворение.

«Допустим, что Иван наполовину врет,— думал Ягудин,— но и то…» И живописные картины богатого улова будоражили его воображение. Как-то раз при встрече, стараясь казаться равнодушным, Ягудин сказал Суханову о том, что неплохо бы порыбалить на тех местах, где плавают такие крупные судаки и щуки, о которых он ему так правдиво рассказывал. Ягудин был даже несколько удивлен и озадачен, что Иван, не отнекиваясь, сразу согласился. Это вышло настолько буднично и просто, что сомнения в правдивости рыбацких рассказов Суханова были поколеблены окончательно. Если Ягудин еще и сомневался в чем-то, то это были сомнения до первой поклевки, как говорят рыболовы.

— Только знаешь, Тимофей…— медленно начал Суханов, искоса поглядывая на Ягудина,— дело такое… что удочкой, или еще чем в тех местах рыбу не взять.
— Чем же? — недоуменно спросил Ягудин.
— А подумай сам: рыба-то какая — разве ее удочкой возьмешь? — не отвечая на вопрос, тихо и убедительно говорил Иван.
— Чем же? — еще раз спросил Ягудин, не вникая в смысл рассуждений Суханова.
Тот быстро глянул в глаза Ягудина и не то серьезно, не то шутя бросил:
— Острогой!
— Остро-гой?—раздельно повторил Ягудин.— Острогой же того, с сомненьем усмехнулся он,— запрещено. Слыхал я, что можно рыбы очень много погубить и покалечить зазря. Да и не знаю, как — острогой? Не пробовал ни разу,— докончил он неуверенно, не отказываясь от предложения Суханова, но и не настаивая на нем.
Эта неуверенность не ускользнула от цепкого взгляда Суханова, уговаривать же он не стал.
— Как хочешь, Тимофей,— сказал он, поднимаясь.— Вообще-то, конечно, острогой запрещено, но я недавно таких судачков принес, какие мимо твоей удочки и не плавали!
Суханов затоптал окурок, кивнул головой на прощанье и не спеша пошел к перевозу.
«Нет, опасно! Вдруг узнают? — думал Ягудин, оставшись в одиночестве.— А если не узнают? Попробовать разве? Рискнуть!» С этими мыслями он уходил от залива.
На следующий вечер Ягудин был почти уверен, что Суханов возобновит вчерашний разговор, но тот, казалось, совершенно забыл о нем. Сидя на своем потертом пиджаке, Суханов с глубоким вниманием следил за поплавками.
— Клюет,— пробурчал он, протягивая руку к удочке. Ягудин в ответ небрежно махнул рукой, подсел поближе и, криво улыбнувшись, предложил:
— Знаешь, Иван, давай попробуем?
— Чего попробуем? — спокойно спросил Суханов.
— Острогой.
— Так ты ж не хотел?
— Да вот — надумал.
— Ну что ж — давай,— согласился Суханов.— Только скажу: дело это тихое, что б ни одна душа…— Он посмотрел т обеспокоенное лицо Ягудина и беззаботно докончил: — А судаков таких добудем, что всю жизнь помнить будешь!
Они заговорщически засмеялись.
Чтобы окончательно успокоиться и выяснить все до конца, Ягудин решился спросить:
— Только, Иван, если ты из-за меня —то, может быть, и не надо?
— Почему из-за тебя,— сказал Суханов..Мне все равно напарник сейчас нужен. Да и тебе рыбкой настоящей побаловаться не мешает.
— А если нас поймают?
— Кому мы нужны,— небрежно ответил Суханов.
— А вдруг! Тогда что?
— «Вдруг» только в кино бывает. Инспектор ночью дрыхнет — его с постели за ноги не стащишь.

Опасения и сомнения Ягудина были развеяны. Расставаясь, условились, что в ближайшую подходящую ночку они осуществят свои намерения.
Прошло несколько дней.

В этот вечер окунь брал как никогда. Ягудин едва успевал насаживать приманку и забрасывать удочки. Его жестяной бидон был полон, да и на кукане уже сидело с десяток окуньков из тех, какие у истинных любителей рыбной ловли носят название «ровненьких». Самолюбие Ягудина было удовлетворено вполне. Он и думать забыл обо всем, когда появился Суханов.

— Рыбка ничего сегодня,— сказал, здороваясь и улыбаясь от удовольствия, Ягудин.
— Ночь будет хорошая,— отрывисто отвечал ему Суханов, оглядывая горизонт, затянутый сизой пеленой облаков.— Значит, собирайся, Тимофей, сегодня выходим. Я домой схожу,— возьму что надо, лодку пригоню. А ты сматывай удочки и часика через полтора будь у того мыска. (Он показал рукой).

Телогрейку захвати на всякий случай. Сапоги резиновые есть? Нет? Рыбак! Ну, ладно, возьму для тебя.
— А для рыбы чего? — спросил Ягудин.
— Это моя печаль. Значит договорились? Давай! — Он подтолкнул рукой Ягудина и быстро зашагал к перевозу.
«Как все неожиданно»,— думал Ягудин, сматывая удочки. На одной оказался маленький окунишко. Он снял его с крючка, подержал на ладони и, широко размахнувшись, кинул рыбу далеко в воду.
Дома Ягудин отдал улов сестре, торопясь поел, взял телогрейку, сунул в карман кусок хлеба и, испытывая возбуждение от предстоящих ночных событий, вышел на улицу.

На месте встречи Суханова с лодкой еще не было. В ожидании Ягудин присел на камень, задумался. Он понимал, что ему не следовало бы принимать участие в этом темном деле, на которое его соблазнил Иван. Только отшумели былые неприятности, как он вновь вступает на извилистую тропинку сомнительных поступков. «Может уйти, пока не поздно? А что — поздно? Один раз попробую — и все»,— малодушно убеждал себя Ягудин. Вспомнилось ему последнее собрание рабочих автоколонны. Но, странное дело, злости и обиды к ним уже не осталось. Видно, рыбная ловля да свежий воздух подействовали успокаивающе. Водки и то в рот ни разу не брал: не тянет. «Так что же делать?»…

— Жив, Тимофей? — окликнул его знакомый голос.
— Живой,— очнувшись, отозвался Ягудин, поднимая голову. Прямо перед ним, вдоль берега, бесшумно скользила лодка. Сильным гребком весел Суханов повернул лодку и она, шурша днищем, въехала носом в прибрежный песок.
Ягудин, гоня прочь беспокойные мысли, торопливо подошел, бросил в лодку телогрейку, уперся руками в нос, лодка двинулась, и он, оставляя все свои сомнения на берегу, вскочил в нее.
Суханов греб сильными рывками, откидываясь телом назад. Рядом на скамье, у борта, лежала его телогрейка, на вытянутых ногах поблескивали резиновые сапоги. Такие же сапоги лежали на корме, куда прошел Ягудин.
— Надень,— сказал Суханов.
Вдоль борта, высунувшись тонкими хлыстами, лежали две удочки.
— А это зачем? — спросил Ягудин.
— Чтобы люди видели,— усмехнулся Суханов — Сядь на весла, разомнись. Скоро в море выйдем.
Они поменялись местами.
Суханов, закуривая папиросу, стал негромко рассказывать:
— Я судачьи места здесь знаю. Там судаков сила бывает. Косяками ходят. Успевай поворачиваться. Левее немного поверни. Так, хорошо. То место, куда идем, еще кое-кто знает, да острогой опасаются. У нас тут речка текла, небольшая. Как море сделали — ее затопило, почитай всю. Вот мы туда и идем, где речка была. Места там глубокие, метров десять будет, а где берега речки были — помельче. Там кустов, пней да коряг всяких столько, что рыбе привольно: жирует себе все лето…

— Судак жирует?
— Судак. Да и всякой рыбы полно.
Ягудин, работая веслами, без привычки быстро выдохся. Суханов, докурив папиросу, сменил его.
— А подсачек? — вспомнил Ягудин.
— У меня не уйдет,— усмехнулся Суханов.
Через час они были на том месте, где, по словам Ивана, когда-то текла речка. С трех сторон ровная гладь воды сливалась с темнеющим небом, лишь с одной — в свете потухающей зари — чернела неровная полоса берега.
Было тихо.
— Шабаш,— сказал Суханов и бросил весла.— Отдохнем.
— А что отдыхать? Начнем, пожалуй! — нетерпеливо ответил Ягудин.
— Сейчас нельзя: светло еще, да и пароход пройти должен. Увидеть могут.
— Да уж темно почти!
— А фонарь? — сказал Суханов, разжевывая хлеб.

Его неторопливые, почти ленивые движения, будили в душе Ягудина чувство томительного ожидания. «Долго как»,— думал он, глядя на поставленные Сухановым удочки, которые бесцельно торчали по бортам лодки.
Время шло. Незаметно сгустились сумерки. Донесся шум долгожданного парохода. Оба повернули головы: однотрубный пассажирский пароход, светясь зажженными огнями, быстро, приближался. Они молча следили за ним, пока он проходил мимо.

Вскоре огоньки его потускнели и растворились в темноте наступившей ночи. Суханов положил удочки на прежнее место — у борта, сел на весла и направил лодку к «тому месту». Он греб тихо, без плеска. Струи воды, бегущие вдоль бортов, были уже не светлыми и звонкими, как днем, а темными и, как показалось Ягудину, тяжелыми. Наконец Суханов перестал грести и убрал весла. Лодка продолжала бесшумно скользить по воде.

— Здесь,— проговорил он тихо.
В отдалении вставала темная полоса лесистого берега. На фоне неба можно было различить отдельные верхушки деревьев, поднимающиеся над сплошной изломанной линией леса. Ягудин выжидающе посмотрел на Ивана и не узнал его. Кто-то незнакомый, чужой сидел перед ним; в темноте лицо Суханова приобрело новое выражение — злое, настороженное…
— Теперь не шуметь. Бери фонарь. Садись здесь.
Суханов, придерживаясь за плечи Ягудина, показал ему, как держать фонарь, оперся на колено и, взяв острогу, скомандовал:
— Свети!

«Началось!» — промелькнуло в душе Ягудина и дрожащими пальцами он нажал кнопку фонаря. Невесомый столб света молнией пронзил черную воду и осветил: лежащий на дне вывороченный пень с узловатыми корнями, торчащие рядом ветви кустарника, спутанные зеленые водоросли. Вглядевшись, Ягудин увидел, что водоросли слабо шевелятся по течению. Лодка еле заметно двигалась. Картина захламленного дна постепенно менялась. Минуты ожидания были для Ягудина напряженными.

В колодце света показался окунь, другой, третий, какая-то серебристая мелочь. Рыбы крутились, то пропадая, то вновь появляясь почти у поверхности воды. Ягудин подумал, что может без труда достать их рукой. Неожиданно рыбы исчезли. Мелькнула длинная тень, блеснуло зеркало чешуи, и Ягудин отчетливо увидел зеленовато-серую спину и темные полосы на боках. «Судак!» — рука, держащая фонарь, дрогнула. Судак,-шевеля хвостом и плавниками, медленно поднимался. Ягудин хорошо видел его неподвижные круглые глаза, прикованные к слепящему свету. Он нетерпеливо глянул через, плечо на Суханова.

Тот с холодной усмешкой опустил острогу в воду, замер нацеливаясь и — с силой ударил. Рыба рванулась—в воде появились кровавые разводы. В следующее мгновенье, толкнув ногой Ягудина, Суханов с плеском вырвал из воды острогу с бьющимся на конце судаком и резким движением сбросил его на дно лодки. Рыба, судорожно изогнувшись, шлепнула раз-другой хвостом и затихла.

«Килограмма полтора,— прикинул в уме Ягудин.— Для начала — неплохо».

— Фонарь держи! — хрипло окрикнул его Суханов, и он, спохватившись, поправил руку.

Суханов тяжело дышал над его головой. У Ягудина стали затекать ноги, согнутые в коленях. Он старался не шевелиться, чтобы не вызвать раздражения Ивана. Молчали. Казалось, лодка стоит, а освещенная часть подводного мира — движется. В прозрачном свете фонаря медленно проплывала обросшая водорослями разлапистая почерневшая коряга. Суханов, издав горловой рыкающий звук, яростно пустил острогу, и Ягудин увидел, что на ее конце метнулась большая рыба. Лодку дернуло, и он, едва не выронив фонарь, схватился свободной рукой за борт. Его напарник, упершись коленями в борт накренившейся лодки, крепко вцепился в острогу, которая так и ходила в его руках. Он повернул оскаленное лицо к Ягудину, придушенно приказал:
— Фонарь гаси! Фонарь! — и выпустил острогу из рук. Плеснув, она исчезла под водой. Вслед за ней, скользя в руках Суханова, устремилась тонкая змейка бечевы.
— Не уйдешь… сволочь! —вздрагивающим от волнения голосом бормотал Суханов, перебирая бечеву.

Бечева натянулась, и он, с трудом выбирая, стал наматывать ее на руку. Смертельно раненная рыба быстро слабела. Суханов подался вперед, захватил показавшийся из воды конец остроги, подтянул его, присел и, сильно откинувшись корпусом, тяжело выбросил из воды к ногам Ягудина крупного судака.
У Ягудина захватило дыхание: таких больших судаков видеть ему еще не приходилось. Рыба, истекая кровью, без движения лежала у его ног. Ягудин схватил ее, и, не обращая внимания, что глубоко уколол ладонь о колючие лучи спинного плавника, с жадностью приподнял.

— Вот это да-а…— восхищенно пробормотал он, чувствуя приятную тяжесть добычи. — Килограмм шесть, а то и семь будет!
— Знай наших,— порывисто ответил Суханов. Руки и ноги его дрожали.— Утром обмоем это дело!
— Обмоем,— восторженно захихикал Ягудин, поглаживая судака окровавленной рукой.

Ночная охота продолжалась. После того, как в лодке появился третий — совсем маленький— судачок, удача изменила им. Рыба исчезла. Напрасно они терпеливо ждали: лодка двигалась, время шло, а рыбы не было. Суханов, чертыхаясь, решил сменить место. Он приказал Ягудину грести ближе к берегу. Тот, целиком полагаясь на его охотничье чутье, молча подчинился.

Гребя, Ягудин то и дело поглядывал на большого судака. «Себе попрошу»,— эта мысль неотступно возвращалась к нему. «Даст»,— убеждал он себя. Однако твердой уверенности в том, что Иван отдаст этого судака ему, все же не было. Поэтому он старательно, на всякий случай, заискивал перед Сухановым, решив ни в чем ему не прекословить.

На новом месте они приготовились, ожидая добычу. Свет фонаря выхватывал из темной воды илистое дно с кустами, водорослями, гнилыми пнями — все, кроме рыбы.

— Околела она, что ли? — сказал обозлешю Суханов.— Давай, греби обратно! Левее!

Они вновь сменили место. Время летело незаметно. Ягудину стало холодно. Ныло уставшее тело, болела проколотая судачьим плавником рука. Он посмотрел на Суханова. Тот нетерпеливо барабанил пальцами по остроге. Рыбы не было.

— Пожалуй — все! — сказал, наконец, Суханов и выпрямился, оглядываясь по сторонам.

Брезжил рассвет. Короткая летняя ночь подходила к концу. , «Надо сматываться»,— подумал Суханов и, бросив острогу,присел на скамью. Он почувствовал усталость. Мокрые штаны прилипли к коленям. «Ксгда промочил?» — думал он, ощупывая озябшие ноги.

Суханов поднял голову и еще раз внимательно осмотрел горизонт. «Светает… Нарвешься еще!» — Впервые так подумал он, и неприятное чувство, похожее на озноб, стало вытеснять лихорадочное состояние, владевшее им в течение ночи.

— Надо сматываться,— повторил он вслух,—обращаясь к Ягудину.
— А что — пора? — спросил тот, глядя на рыбу в лодке.
— Нам теперь обратно нельзя: светает,— сказал Суханов.— Надо к тетке подаваться. Она в Погорелках живет. Речкой пойдем. Посидим только немного.
— Ну что ж,— покорно согласился Ягудин.
Его мало интересовало — куда они сейчас поплывут или, как говорит Иван, «пойдут». Хоть и мала добыча лежала в лодке, но часть ее все же бесспорно принадлежала ему — Ягудину. «Даст или не даст он ему большого?» — этот вопрос беспокоил его больше других.
Они безмолвно сидели, отдыхая. Каждый думал о своем.
— Ты уж этого — второго — судачка уступи мне,— наконеп, не вытерпев, просительно сказал Ягудин и, боясь отказа, торопливо докончил: — Я же впервой, а тебе что — ты ведь и не таких брал!

«Таких» брать Суханову не приходилось. Но самолюбие его было задето.

— Можешь считать его своим! Мне наплевать,— стараясь казаться равнодушным, отрывисто бросил он, в душе злясь на себя за проявленную слабость. Какой-то неясный, глухой звук родился в воздухе и пропал. Суханов встрепенулся, мгновенно вытянул шею и замер недвижно: «Показалось… Нет, опять!» Он сдержал дыхание, вслушиваясь. До него донесся слабый, приглушенный расстоянием, звук работающего мотора. Суханов вздрогнул всем телом. Он хорошо знал этот звук: в такой ранний предрассветный час он мог принадлежать только моторной лодке инспектора рыбнадзора. «Вдоль берега идет»,— определил он холодея.

— Бери весла! — заорал он на оторопевшего Ягудина.— Греби! Ошарашенный его внезапным грубым окриком, Ягудин, не раздумывая, схватил весла.
— Быстрей греби, тюлень! — возбужденно заторопил Суханов.
— Что? Что? —спрашивал Ягудин, изо всех сил налегая на весла.
— Инспектор!
Весло выскочило из руки Ягудина, нос лодки повело в сторону.
— Эх! — Стиснув кулаки, Суханов оттолкнул Ягудина, сел на его место.
Ягудин, слабея, опустился на дно лодки. Страх сковал его т^ло. Глядя умоляющими глазами на злое и бледное лицо Суханова, он бессмысленно спрашивал:
— Где? Где? Где — инспектор?
— Слышишь…— придушенно ответил тот, с остервенением загребая веслами.
Ягудин приподнялся, но ничего не услышал: самым громким звуком был стук его собственного сердца.
Лодка стремительно неслась к приближающемуся берегу. Ближе, ближе…
Ягудин мысленно помогал Суханову грести, внутренне напрягаясь каждый раз, когда тот, тяжело дыша, откидывался назад. «Скорей! Скорей!» — молча молил он Суханова.
Наконец по обеим сторонам лодки появились поросшие кустарником и березняком крутые откосы. Это были берега спасительной речки, и лодка, бороздя воду, вошла в ее широкое устье. В это же самое время Ягудин явственно услышал шум работающего мотора. То усиливаясь, то затихая, он быстро нарастал.
— Греби! — бросил весла Суханов,—быстрей! Быстрей! прошипел он, уступая место Ягудину.
— Не возьмешь,— процедил он сквозь зубы, садясь на корточки. «Откуда инспектор? Он же должен спать!» — лихорадочно
думал Ягудин, гребя из последних сил, которые с каждым рывком покидали его ноющие, непослушные руки.
Мотор застучал отчетливо, где-то недалеко, за поворотом, у входа в устье.
«Все! За нами идет…» — холодный пот выступил на лбу Суханова.
— Давай к берегу! Правее держи, черт! — с ненавистью глядя на посеревшее от страха лицо Ягудина, прохрипел он.

Лодка неровными толчками пошла вдоль берега, густо поросшего ольхой. Суханов, быстро нагнувшись, с ожесточением швырнул первую рыбу из лодки на берег — в непроходимые кусты ольшаника. Ягудин широко раскрытыми глазами бессмысленно смотрел на него, механически двигая веслами.

— Шевелись, утроба! — оскалил зубы Суханов.

Второй судак, выскользнув из его рук, плеснул вводу. Суханов рванулся за ним, к борту, протягивая руку, но стук мотора за поворотом остановил его, как выстрел. Он, сильно качнув лодку, метнулся назад, схватил последнего —самого крупного судака, того — второго, отвел руки для броска — но тут сжавшееся сердце Ягудина больше не выдержало. Он бросил весла, вскочил подброшенный жадностью, и дрожащими руками вцепился в Суханова:
— Не дам! Мой!
— А-а-а! — Суханов рванулся в сторону, выпустил рыбу из рук и резко толкнул Ягудина в грудь.

Тот тяжело плюхнулся на дно лодки, больно стукнувшись головой о скамью. «Его» судак, упущенный Сухановым, с глухим звуком упал поперек борта, качнулся и, скользнув, исчез под водой. Ягудин успел еще увидеть, что он появился за кормой, белея светлым брюхом, как из-за поворота с гулом вынырнула моторная лодка. В ней был «он» — инспектор.

Лицо Ягудина исказилось:
— Бежим!
— А лодка? — огрызнулся Суханов, не отрывая глаз от стремительно приближающейся моторки инспектора: «Сто метров, пятьдесят, двадцать…» — Амба,— еле слышно сказал он и сел на корму.

Стало тихо: инспектор выключил мотор. Его лодка, скользя по инерции, сокращала разделявшие их метры.
Инспектор выпрямился во весь рост. Под наброшенным на плечи старым пальто зеленела гимнастерка, туго — по старой памяти — подпоясанная солдатским ремнем. Немолодое, худощавое лицо, с прямым взглядом темных глаз, было хорошо знакомо Суханову. Ягудин видел его впервые.

«Так вот он какой…» Все страхи панического бегства, все пережитое за эту ночь: усталость, жадность, боль кровоточащей руки — все хмелем жестокого озлобления кинулось Ягудину в голову. Он вскочил, схватил острогу и, резко замахнувшись, пронзительно взвизгнул на всю речку, со страхом и ненавистью глядя в лицо инспектора:
— Убью!
Инспектор, не двигаясь, молча и осуждающе смотрел на него. Силу почувствовал Ягудин в этом взгляде. Всем своим существом он ощутил внезапно, что инспектор не одинок, что за его плечами стоят те люди, которые строили это гигантское водохранилище и которые разводят и ловят в нем рыбу,— ловят, а не истребляют, как ночные хищники. Ноги Ягудина подкосились. Он швырнул острогу и бессильно опустился на мокрое дно лодки. Острога с плеском упала в воду. За ней по борту послушно заскользила крепко привязанная бечева.

— Ну, Иван, вот и встретились,— сказал, наконец, инспектор, глядя на Суханова.
В утренней тишине голос его прозвучал обыденно и ровно. Суханов дернулся всем телом.
— Из-за этого влип! — злобно ответил он, кивнув на Ягудина. Тот, жалкий, с посеревшим лицом, безучастно смотрел поверх деревьев, где бледными красками расцветала заря наступающего дня.

Поделиться ссылкой: