Чехонь идёт
Туры в Египет очень популярный среди российских туристов. Поэтому недорогие туры от компании exceltravel.ru будут как раз кстати. Устройте себе незабываемый отдых.
Ночь теплая звездная опускается над притихшей Волгой. Куда ни взглянешь — огни, огни… Электрической россыпью сверкают они вверху, там, где перегородила реку плотина Волжской ГЭС имени Владимира Ильича Ленина. До плотины километров десять запретной зоны, где ловля рыбы полностью запрещена. Горят огни и за Волгой. Они тянутся бесконечной неровной линией словно живые, то ярко вспыхивая, то еле проглядывая красноватыми глазками сквозь мглу ночи. Они отличаются от электрических частым мерцанием. Это горят рыбацкие костры. Около них сейчас сидят люди, варят уху, что-то рассказывают, смеются, а кое-кто уже ложится спать, чтобы подняться на заре.
Мы тоже сидим у костра на левом берегу под песчаной кручей. Внизу плещется темная вода, при яркой вспышке костра виднеется лодка. Вокруг нас—-костры, костры, сколько их — не сочтешь. Многие волжане давно уже поняли, что совершенно не обязательно отдыхать где-то на юге. Они хорошо и интересно проводят свой отпуск на берегу Волги в палатках. Солнце, воздух, вода, рыбалка — что еще надо для настоящего отдыха?
Спать ложимся на песке у костра, прикрывшись палаткой. По Волге, гулко хлопая плицами колес, идет старый буксирный пароход. Костры начинают гаснуть. Где-то плеснула крупная рыба. Золотой искоркой пролетел метеорит. Набежал теплый ветерок, зашелестел листьями и снова тишина-Рыболовам полагается вставать на заре, но мы эту заповедь намеренно нарушаем. Рыба, которую мы собираемся ловить, берет в основном днем, часов с десяти. Первым поднялся Геннадий. Он, конечно, не встал 0ы, если бы его длинные ноги не высунулись наружу. Кто-то настойчиво дергал его за ногу. Геннадий нехотя открыл глаза.
— Дяденька, у вас лодку уносит,— говорит ему чумазый мальчишка лет тринадцати, одетый не по сезону в старенькую черную шапку-ушанку и короткие трусы.
— Где?.. Что?
— Вон плавает.
Геннадий протирает глаза. Лодка спокойно плывет по течению уже метрах в двухстах от стана.
— Вставайте! — во всю мочь кричит Геннадий, сбрасывая вчетверо сложенную палатку.
Начинается утренняя физзарядка — бег с купанием. Лодку водворяем на место. Сон как рукой сняло.
— Непонятно, как могло унести? — спрашивает Анатолий.— Ведь мы вечером наполовину .вытащили ее на берег. Правда, привязать было не к чему, но она и так крепко стояла.
— Вода прибывает,— солидно заявляет стоявший рядом мальчишка в шапке-ушанке.
— А ты откуда взялся? Здешний?
— Нет, мы из Куйбышева.
— Кто вы?
— Мы с другом одним… Димкой.
— Что же вы здесь делаете?
— Мы здесь вторую неделю живем, рыбачим. Мальчики устроились хорошо. Они сделали маленький шалаш из веток, выбрав для него очень удобное место под крутым песчаным откосом. Шалаш покрыли обрывками старого толя, придавив их обломками досок, подобранных на берегу. Внутрь натаскали сена, а вход завесили старой плащ-палаткой.
Мы осматриваем этот «вигвам» с тайной завистью бывших мальчишек. Никто из нас не отказался бы в свое время пожить так на берегу реки. Днем ловить рыбу, купаться, а вечером сидеть у яркого костра, мечтать о дальних странах и подвигах.
У ребят — целое рыбацкое хозяйство. Вдоль берега стоят четыре донки с колокольчиками. К крыше шалаша прислонены удилища, сделанные из прутьев ветлы, и легкий бамбуковый спиннинг с красненькой катушкой. Около шалаша дымит костер, над которым висит круглый котелок. Димка ковыляет вокруг костра, прихрамывая на левую ногу. Он вчера неудачно спрыгнул с песчаного откоса, подвернул ногу в щиколотке. Димка гак курнос, веснушчат и голубоглаз, как только могут быть мальчишки.
— Уха? — заглядывает Анатолий в котелок.
— Вчера щуку поймали вот такую,— Димка широко разводит руки в стороны.
— Ну, брат, прибавляешь. Как же вы ее в котелок поместили?
— А мы ее туда не клали, щука на кукане. Уху из чехони варим, она вкусней.
— А идет чехонь?
— Идет… здорово идет. Вон там уже ловят. Валерка показывает вниз по течению, где на пологом
песчаном берегу виднеется длинная цепочка людей. То один, то другой из них резко взмахивает рукой Раздаются глухие всплески падающих в тихую воду грузил. Сделав заброс, рыболовы тотчас нагибаются и, медленно перебирая леску обеими руками, вытягивают снасть, не дав ей ни минуты постоять. В ярких лучах утреннего солнца живым серебром трепыхаются узкие длинные рыбешки.
— Кто как, а я начинаю! — говорит Геннадий.— Люди ловят, а мы зеваем. Только я с лодки стану ловить, на глубине чехонь крупнее.
— С лодки хуже… она у берега больше водится, — замечает Валерка.
— Ну да… Много ты знаешь… С лодки рыбачить лучше.
Геннадий, захватив с собой вместо завтрака краюху хлеба и несколько яблок, отплывает на лодке метров двести от берега и встает на якорь. Мы с Анатолием остаемся на берегу. Для всех нас такой способ ловли чехони был знаком только понаслышке. Обычно чехонь попадалась нам при ловле леща и язя донной удочкой с лодки. Однако закидушки для чехони мы приготовили заранее, следуя советам сведущих людей.
Анатолий живо растягивает на сырой песчаной полосе возле самой воды метров пятьдесят лески 0,8 мм с тяжелым ложкообразным грузилом на конце. В метре от грузила привязан первый короткий, сантиметров в десять, поводок с мелким крючком. Дальше на таком расстоянии один от другого, чтобы крючки не цеплялись друг за друга, еще четыре поводка. Для удобства заброса Анатолий привязывает к грузилу короткую веревку, а к ней круглую палочку-держалку. На каждый крючок насаживает по два опарыша. Зажав держалку в правой руке, Анатолий начинает раскачивать свинцовое грузило.
— Отойдите,— кричит он Димке и Валерке, подошедшим посмотреть его снасть. Те отступают на несколько шагов.— Давай на соревнование, Владимирович, кто дальше закинет?
— Давай! — охотно соглашаюсь я, рассчитывая на легкость своей снасти. Леска у меня потоньше — 0,6 мм, да и крючков поменьше, всего три. Два грузила разом взвиваются вверх. Впрочем, устремляется в небо одно мое грузило. Оно почему-то оказывается у меня над головой и, свистнув в воздухе, тяжело шлепается на песок рядом с мальчишками. Грузило Анатолия, мелькнув черной птичкой, взметает фонтанчик брызг далеко от берега. Следом за грузилом из-под его ног летит в воду еще какой-то предмет и сразу же исчезает.
— Учись бросать закидушки, пока я жив! — самодовольно восклицает победитель, а затем, растерянно оглянувшись, добавляет на тон ниже:— А где же моя леска?
— Дядя Толя, у вас из-под ног какая-то железяка улетела,— говорит Валерка.
— Железяка… Эх ты, разиня… Надо было ловить ее. То не железяка, а алюминиевая пластинка с намотанной леской. Что же я наделал… выбросил в Волгу всю закидушку!
Учитесь, мальчики, бросать закидушки,— замечаю я. — У вас закидушек, наверное, много? — Не… мы свои вчера тоже забросили, — улыбаясь каждой своей веснушкой, ответил Димка,— забыли привязать к палкам и воткнуть в берег.
— Это ты забыл,—возразил Валерка,— у меня закидушку рыба какая-то большая утопила вместе с палкой… только что была, потом смотрю — нет!
— Плохие вы все рыболовы! — Подобрав на берегу обломок ивового удилища, я прочно втыкаю его в песок, привязываю к нему конец лески и только после этого делаю довольно удачный заброс. Грузило падает в воду в тридцати метрах от берега. Как только оно ложится на дно, я сразу же начинаю вытягивать закидушку, медленно перебирая леску обеими руками и изредка подергивая, чтобы придать более естественный характер движению наживки по дну. Грузило идет тяжело. Вскоре чувствую частые рывки, оповещающие о первом улове.
— Есть одна!.. Вторая!.. Третья! — едва успеваю я регистрировать все новые толчки.— Ого, ребята, наверное, на всех крючках по чехони сидит!
В самом деле, три длинные узкие рыбки бьются на песке. Положив улов в ведерко, я снова насаживаю опарышей.
— Вы на опарыша ловите, а мы вчера на шляпу рыбачили.
— Как это на шляпу? — удивляюсь я.
— А вот на Димке.: поролоновая шляпа Нарезали маленьких, как опарыш, кусочков… хорошо берет.
— Правда, — подтверждает Димка. — Чехонь думает, что это опарыш, и хватает.— Он снимает с головы желтоватого цвета шляпу. Вот целый край отрезали.
— Давай мы попытаемся.— Отхватив от шляпы кусочек поролона острым складным ножом, я нарезаю из него несколько мелких, как опарыш, кусочков и насаживаю на два крючка. — Посмотрим, на что лучше будет брать.
Клюет одинаково. Чехонь в глубине, видимо, не особенно разбирается, где опарыш, а где поролон. Каждый заброс закидушки приносит две-три рыбки, хватающих наживку при ее движении по дну, в чем мы убеждаемся, оставив закидушку на несколько минут в воде. На неподвижную наживку чехонь не обращает внимания, попадается один окунек размером с палец. Но стоит мне снова забросить закидушку и начать вытягивать ее, немедленно следуют поклевки. Валерка бросается снимать рыбу с крючков, а Анатолий смотрит на меня умоляющими глазами.
— Дай бросить пару раз, а?
— Пожалуйста,— великодушно соглашаюсь я,— только не так, как свою забрасывал.
Анатолий, охваченный азартом, с усердием принимается ловить чехонь, бросая закидушку намного дальше меня. Чехонь клюет беспрерывно. ,
Я подхожу к разожженному Димкой костру. Мальчишка пристраивает около огня заостренные палочки с насаженными на них только что пойманными рыбками. Присев у костра, я вполголоса напеваю привязавшуюся со вчерашнего вечера песенку:
— Здравствуй, милая картошка, Пионеров идеал. Тот не знает наслажденья, Кто картошки не едал.
— Знакомая песня? — спрашиваю я у Димки.— В пионерском лагере вы, наверное, пели ее?
— Нет, первый раз слышу.
— Не может быть! Что же тогда петь у костра, когда напечешь вкусной, ароматной картошки?
— У нас в лагере прошлый год картошку давали мятую… пюре называлась, а костер был электрический… лампочки горели под нарисованными дровами. Испечешь там картошки!
Сразу стало ясно, почему мальчишки вместо пионерского лагеря оказались на волжском берегу.
— Тише, тише! — раздается с берега крик Анатолия. — Судак…
Даже от костра хорошо видно, как натянутая леска резко идет в сторону против течения. Видимо, щука или судак, а может быть и другая хищная рыба, схватили попавшуюся на пути чехонь. Анатолий, перехватив у испуганного Валерки леску, пытается вывести хищницу, да не тут-то было. Рывок-другой, леска ослабевает, идет свободно. На двух крючках болтаются чехони, а самого дальнего поводка совсем нет. Крупная рыба легко оборвала тонкую леску. Анатолий сокрушается:
— Какого судака упустили, а…
— Почему судака?.. Может, щуку,— замечает Ёалер-ка, — нам вчера щука попалась.
— Это вам по блату… Щука давно здесь, вблизи плотины, перевелась. Судак не дает ей расплодиться, всю молодь поедает.
Анатолий прав. От самой плотины Волжской ГЭС до Куйбышева щука — редкая рыба, а судак, раньше почти исчезнувший, вновь появляется. Но он более осторожен и привередлив, чем прожорливая щука. Судаку подавай не блесну, а живую рыбку. На живую он берет куда чаще.
Пока мы обсуждаем «неэтичный» поступок судака, оторвавшего поводок вместе с крючком, к берегу подъезжает на лодке Геннадий. Заглянув в наполненное ровной чехонью ведро, он напускается на нас с упреками за то, что мы сами ловим, а ему не крикнем, чтобы он подплывал к берегу. С лодки чехонь ловится плохо.
— Сам виноват, — говорю я.— Тебя же предупреждали.
Нещадно жарит солнце. Кажется, в такую жару никакая уважающая себя рыба не должна брать. Десятка полтора рыбацких лодок начинают разъезжаться. Остается одна узкая плоскодонка. Рыболова на ней не видать. Он спит на дне лодки в ожидании вечернего клева.
У чехони совсем другие повадки, чем у леща, язя, густеры, подуста, плотвы. В обычное для других рыб время клева чехонь почти не берет, но зато усиленно питается днем. В тихую, безветренную погоду, когда поверхность реки напоминает зеркало, на Волге у Жигулей нет ни одной другой рыбы, которая брала бы весь день до заката солнца. Клев чехони усиливается, когда дует мягкий южный ветер и гонит волну. Накатывающиеся на низкий песчаный берег волны смывают мусор, а вместе с ним насекомых: червяков, личинок. В это время стаи чехони подходят ближе к берегу. Однако, как только солнце скрывается за Жигулевские горы, клев сразу же прекращается.
Снова ночь опускается над притихшей Волгой. Вокруг, куда ни глянь, загораются огни, огни…
Где-то вдали гудит пароход. Плещут неведомо откуда набежавшие волны, и над нами глубокое темное небо, усыпанное такими яркими звездами, каких вовек не увидишь в городе.