Переезд с лунки на лунку на озере рудном по перволёдью
Первым из автобуса выпрыгнул парнишка в потертой, не по росту большой телогрейке. Он поскользнулся в темноте, но справился, не упал, и на подошвах съехал, как на лыжах, в пушистый снег кювета. За ним с воронеными ледобурами наперевес спрыгнули человек пять летчиков в комбинезонах и рыжих с подпалинами унтах — настоящий рыболовный десант. Я задержался в дверях, дожидаясь Бориса которому требуется недорогой квартирный переезд.
Наконец, мы вышли, и автобус покатил с холма вниз, к мигающей ранними огоньками Вязовке. Пока Борис приспосабливал к пешне веревку, чтобы удобнее было тащить ее по снегу, парнишка и летчики исчезли в темноте, только скрип снега под их ногами слышался отчетливо, как будто они были совсем рядом. К озеру Рудному, о котором не знает только редкий рыболов-оренбуржец, мы вышли уже на рассвете. Берега озера смутно обозначались узкой каймой талов и камыша.
— Пойдем на старое место? — спросил я.
— Конечно,— ответил Борис, поправляя сползавшую лямку рюкзака.— Лучше нашего места ла всем озере не найдешь. Только бы конкуренты не помешали.— И он кивнул на парнишку и летчиков, которые гуськом шли по льду.
— Успокойся. Они нам не конкуренты. Это — поплавочники.
Озеро Рудное огибало широкой дугой совершенно безлесный холм, на южном каменистом склоне которого из-за крутизны снег не держался. Придерживаясь за гибкие побеги тальника, мы спустились на лед. Из-за поворота, куда ушли рыболовы, слышались частые удары пешни. «Бум-бум-бум» — весело и гулко катилось подо льдом.
— Хорошо звучит, правда? — спросил Борис.
— Божественно,— согласился я.
Сбросив рюкзаки возле желтой, кое-где примятой первыми буранами стены камыша, мы развернули снасти. У Бориса был торжественно-сосредоточенный вид, как у хирурга перед серьезной операцией.
— Ну-с, приступим,— сказал он и взмахнул пешней. Я налег на грибок ледобура. Несколько оборотов рукоятки — ив лунку хлынула темная вода.
Ловили мы на самодельную крупную свинцовую мормышку с алыми шерстинками, скрывающими крючок. Магазинные мормышки «овсинки», как правило, в условиях перволедья, когда поклевки окуня и щуки перемежаются, малопригодны. Для них требуется тонкая леска, которую щука легко обрывает. К тому же маленькую мормышку освобождать из окуневой или щучьей пасти хлопотно и трудно.
Пока извлечешь — уйдет еще по-осеннему бойкая окуневая стая…
Ленивое зимнее солнце нехотя поднималось из-за горизонта. Редкие снежинки падали почти отвесно. Мы встряхивали удильниками, ревниво наблюдая друг за другом. Каждому хотелось первым «открыть счет». Вдруг кивок на моем удильнике легонько вздрогнул. Леска тихо пошла к самому краю лунки, где уже образовалась тончайшая корочка льда. Я подумал, что мормышку «везет» рак. За последние годы в Рудном появилось очень много раков, и, обивая насадку, они представляют истинное бедствие для рыболовов.
Чтобы развеять сомнения, резким движением сделал подсечку и почувствовал, что леску тянет бойкая рыба. Окунь, настоящий красноперый «горбыль», с шумным плеском вылетел из лунки. С секунду он лежал на снегу неподвижно, ощетинив спинной колючий плавник и растопырив жаберные крышки. Потом начал биться, переворачиваться с боку на бок. Снег щедро припудрил его полосатое тело.
Второй окунь взял вполводы, третий — еще выше. Очевидно, стая, привлеченная игрой мормышки, поднялась кверху. В перволедье, когда окунь еще сильный, а малек бодрый, подвижный и не успел еще осесть в глубоких омутах, где бьют ключи, окуневые стаи в уральских озерах часто держатся вполводы. К тому же окунь непрочь поживиться мормышом, покрывающим подводную поверхность льда.
Борис поздравил меня с почином, вынимая крючок мормышки из пасти ерша. Снимая очередного окуня, я пригласил его к своей лунке, и мы вытащили несколько окуней и одного щуренка. С запада потянул, обжигая щеки, неприятный ветерок. С одного берега озера на другой побежали дымные струйки поземки.
Мы договорились ловить вдоль камышей, сверлить и рубить лунки в шахматном порядке. Борис обнаружил окуневую стаю, когда за нами уже чернело не меньше десяти лунок, из которых мы не вытащили ни одной рыбешки. На червя брали плохо, поэтому решили ловить на плавничок.
Не всякий рыболов-зимник знает, что подчас окунь берет на оранжевый брюшной плавничок своих собратьев охотнее, чем на червя или мотыля. Сказался ли яркий цвет или запах насаженного на крючок мормышки плавника, а может быть, и то и другое вместе, только окуни один за другим стали хватать насадку. Вдруг Борис вскочил со скамейки. Его короткий удильник из винипласта согнулся.
— Не иначе, как щука! — крикнул он, выбирая леску.
— Не торопись, Боря,— посоветовал я.— С крупной щукой надо обращаться деликатно.— Но он, заявив, что промедление смерти подобно, принялся еще быстрее выбирать леску. В лунке мелькнуло мраморное брюхо хищницы. Вслед затем послышался ноющий звук лопнувшей лески.
Возле поворота, где стиснутое зарослями тальника озеро переходило в узкий извилистый плес, на трехметровой глубине мы обнаружили скопление отборных окуней. Брали они не часто, но резко, уверенно, взаглот. Из каждой пробитой лунки мы взяли по три-четыре полосатых красавца. Но упущенная щука не давала Борису покоя. Он сменил мормышку на самодельную мельхиоровую блесну. Мы снова вдоль талов пошли вперед. Из-за поворота открылся обширный плес. В дальнем конце его сидели рыболовы-поплавочники. Отсюда они удивительно походили на стаю пингвинов. Ближе к нам, под берегом, на охапке камыша застыл парнишка в телогрейке. Возле него виднелась кучка со рожки.
Около зарослей камыша темнели подернутые тонким льдом лунки. Из долголетней практики мы знали, что щука любит стоять под заброшенными лунками, особенно после полудня. Поэтому стоило мне разбить лед и опустить в лунку мормышку, как последовала характерная щучья поклевка. По тому, как тянула и дергала рыба, я определил, что попалась щука-травянка. В это же время метрах в пятнадцати от меня послышался приглушенный возглас Бориса.
Он согнулся над лункой и торопливо сбрасывал леску. Дважды он подводил рыбу к лунке и дважды отпускал ее, опасаясь за сохранность скасти. Я поспешил к нему на помощь. Совместными усилиями, царапая руки об острые края лунки, мы выхватили матерую щуку. Из ее пасти торчала зеленая капроновая леска длиной около 2 м. Изнуренная тяжелой борьбой, хищница изредка вздымала жаберные крышки. К нам подбежал парнишка в телогрейке.
Эта щука оборвала леску на его единственной жерлице. Тройник глубоко завяз в глотке рыбы, и мы немало помучились, пока извлекали его. Щуке же он, по-видимому, совершенно не мешал, иначе вряд ли она кинулась бы на блесну Бориса. Тройник и обрывок лески вручили хозяину. Солнце коснулось края дальних холмов. Пора было возвращаться домой в Оренбург.