Рыбалка в верховьях Тайдона
В таежном Кузбассе в недалеком прошлом было много укромных уголков, где рыболовы-любители могли по-настоящему отвести душу. Однако год от году почитателей удочки становится все больше, а рыбы в наших реках как на грех — все меньше.
Истребляют у нас рыбу сбросами в воду вредных отходов промышленных предприятий, подчас непродуманным сплавом леса, да и варварскими способами ловли. Теперь в поисках благодатных мест приходится держать путь в глухие и малохоженые уголки, подальше от городов, «съедающих» тайгу. Вот и забираются заядлые рыболовы, что называется, к черту на кулички. Что поделаешь: охота пуще неволи!
Мы, трое кемеровчан, давно наслышались о диких красотах правобережного притока нашей матушки Томи — Тайдона и собирались провести отпуск в этом заповедном уголке. Но обстоятельства складывались так, что каждый год мы откладывали свою поездку. Наконец терпение лопнуло, и в один из последних августовских дней речной катер, несмотря ни на что, уносил нас от кемеровской набережной вверх по Томи к селу Салтымако-во — резиденцию Тайдонского леспромхоза.
Выше поселка Крапивинского миновали глубоководное устье долгожданного Тайдона. Под обрывистым берегом с одинокой избушкой-раскомандировкой лесосплавщиков на мысу и невесть кем затащенным на кручу проржавленным якорем тихо плескалась никогда не смываемая граница светлых вод горного Тайдона и мутно-глинистых равнинной Томи.
К острову, поросшему тальником, от подъярья еле заметно двигались две лодки с рыболовами. Мы узнали своих земляков-кемеровчан — хирурга Ивана Степановича Масорского, инженера с анатомически-веселой фамилией Печень-Песенко и их бессменного тамаду — заслуженного врача республики Михаила Алексеевича Подгорбунского. Стало традицией, что к исходу лета наши рыболовы-ветераны выбираются на заветный остров и, как правило, с ними проводит отпуск такой же неугомонный поклонник отдыха на реке мастер-металлург Кузнецкого комбината Сергей Ионович Шабалин. У этих друзей на август адрес точный: «Тайдон, остров на устье». Неспроста за хирургом Подгорбунским, когда понадобилась его помощь, сюда однажды прилетал санитарный вертолет.
На бревнах длинной косы-отражателя, как куры на насесте, замерли удильщики. Здесь обетованное пристанище не только поплавочников, но и спиннингистов. Они приехали из Кемерова, Крапивинского и даже из Прокопьевска и Новокузнецка. Тут на бездонных ямах жадно клюет крупный окунь, в заводях и береговых курейках жирует щука, а по весне и осенью счастливцам попадаются даже великаны-таймени.
Но это — дело случая. Все-таки излюбленные стоянки могучих тайменей и проворных хариусов, настоящей красы наших таежных рек, а также их непременных спутников — хитрых ленков — находятся в верховьях Тайдона. Рыбы-аристократы предпочитают порожистые быстрины с хрустальной водой, где уже не встретишь ни окуня, ни язя, ни щуку.
Такие сказочно-зеркальные плесы и вечно ледяные перекаты — выше среднего течения Тайдона, за спрятанным в таежной глухомани поселком лесозаготовителей Медвежка.
Чем дальше к истокам Тайдона, тем чаще лестница порогов, прерываемая площадками-плесами с шдскальными ямами десяти, а то и пятнадцатиметровой глубины, тем прозрачнее вода, в которой на диковинной для горной реки глубине просматривается каждый камешек дна.
К этим нетронутым берегам мы и держали свой путь. Решили сократить дорогу и начать подъем по Тайдону не с устья, а от Медвежки — самого дальнего лесоучастка, за которым уже нет населенных пунктов. Поэтому и добирались сразу до Сал-тымакова, минуя устье Тайдона.
В Салтымакове договорились о лошадях и, став на время всадниками, тронулись напрямую через тайгу к Медвежке. Так мы срезали большой угол в двуречье Томи и Тайдона и выиграли около 20 км.
Салтымаково, в недалеком прошлом село смолокуров и углежогов, теперь осталось почти без леса. Полукольцом отступила от села тайга. Но следом за Салтымаковом у Боровушки и Талзаса начинаются лесные дебри: огороды в этих деревнях запутались в сосняке, дощатые изгороди прибиты прямо к стволам деревьев.
Проехали мы 30 км. У опустевшей Осиновки, где встретили одного-единственного старика — пасечника и рыболова, тропа впервые подошла к Тайдону. Сразу видно его отличие от Томи: мужественно-суровые скалистые берега, покрытые непроходимой чащобой, ворчливая, стремительно быстрая река. Говорят, особенно крут ее нрав в половодье, когда она выворачивает с корнями вековые кедры и играет многопудовыми валунами.
Поселок Медвежка во многом оправдывает свое название. Здесь и вправду косолапый хозяин тайги живет по соседству: нет-нет, да и пошаливает — корову задерет, девчат в малиннике распугает. В поселке свои (потомственные охотники, те, что белку с кедрача снимают, совсем не повредив шкурки, с одного выстрела укладывают рысь. Таков и Егор Подопригора. Украинская фамилия его под стать кряжистой фигуре. При случае он, пожалуй, и в самом деле может подпереть наклонившуюся над Тайдоном скалу.
Егора не пришлось долго уговаривать, он быстро согласился составить нам компанию на рыбалке. А без проводника здесь нельзя. По таежным буреломам и перепутанным береговым кустарникам не пройдешь. Одна дорога — вода. Но Тайдон — река блуждающая, распадается на несколько проток и каждый год меняет свое русло. Не раз туристы, идущие на гору Таскыл, плутали в бесчисленных протоках его, и тогда на поиски их отправлялся Егор.
Мы отправились вверх по реке на лодке Егора — остроносой, под стать щуке, одиннадцатиметровой «тайдонке». Должно быть, нет лучших лодок в Сибири — легка -я поворотлива. Но больше одного сезона, от силы двух, редко выдерживает —каменистый Тайдон быстро протирает днище.
Лодку тащила на тросе умная лошаденка Сиротка. Она сама выбирала, на каком перекате лодаться ей на тот или иной более проходимый берег. Все же Егор не один раз за день поднимал хворостину и подбадривал Сиротку:
— Быстрее, родимая! А то вот поддам «овса»!
Впрочем, довольно часто мы и сами вылезали из лодки и сообща помогали Сиротке. Местами Тайдон чуть ли не совсем исчезал в булыжниках и приходилось тащить «тайдонку» по голой береговой гальке. Так, преодолевая пороги, мы, как по огромной каменной лестнице, поднимались с плеса на плес, которые здесь по 1—1,5 км длиной, но в большинстве своем неглубокие, в межень редко выше пояса.
Когда покинули Медвежку, то, не успев преодолеть и 2 км по сплошному коридору из кустов смородины и малины, мы поспешили убедиться в богатствах Тайдона. Около устья Саянзаса, выбрав подмоину у тальника, размотали удочки и забросили крючки с червяками в бурунчики воды. Поплавки спокойно поплыли вдоль берега. Вскоре они один за другим начали стремительно исчезать под водой. Подсечки — и на берегу оказались стройные серебристые рыбы с яркими янтарными глазами, пунктирными черными линиями по бокам и роскошными плавниками на спине.
Мясо хариуса исключительно нежное. Мы, кемеровчане, впервые в своей жизни по настоянию Егора ели эту вкусную рыбу сырой (выпотрошив и немного присолив ее) — таков, говорят, здешний обычай при первом улове. Хариус клюет жадно. Не успев схватить насадку под водой, он зачастую выскакивает вслед за крючком наружу.
Еще более резкая поклевка у ленка. Кое-где у нас его называют ускуч или кускуч. От боли, причиненной крючком, он иногда «свечой» вылетает из воды и в воздухе распрямляется, как стальная пружина, переливаясь на солнце радужными лилово-красными пятнами по бокам. Затем ошалело бросается в воду и устремляется к ближайшему омуту. Нелегко вытащить такого «прыгуна» на берег. Но ловится он здесь превосходно—только успевай наживку забрасывать!
Хариус и ленок хорошо клюют до самых заморозков, рыбаки-лесовики предпочитают их ловить ранней весной или поздней осенью, когда легче сохранить нежное мясо, да и рыба безотказно идет на любую насадку.
Беспокойный Тапдон местами не замерзает даже зимой. Хотя вскрывается он раньше Томи, в начале апреля, но уже в марте на его теплых плесах появляются рыболовы. На первом привале мы наслаждались не только богатым уловом и ароматной ухой, но и августовской ночью на берегу таежной реки в царстве горных козлов и росомах, непуганых уток, глухарей и редких теперь на земле Кузнецкой гусей.
Поутру Егор встал раньше нас всех. Когда только и спал — не знаем. От вечерней до утренней зорьки — рукой подать, а он в половине пятого утра уже был на берегу. Сбрызнув лицо и грудь с рыжеватой шевелюрой пригоршнями дымящейся студеной воды, повел молчаливый разговор с буйным малинником, который медленно сбрасывал в круговороты на перекате свои перезрелые ягоды, будто просил:
— Возьмите, люди, мои дары!
Еще таежная глухомань навевала богатырские сны, и нехотя домаргивал костер у палатки, а Егор — возмутитель спокойствия, должно от избытка сил, прогромыхал свое «ого-го», и следом игривое «го-го-го» долго перекатывалось по угорьям… Внизу у реки только-только начинал рассеиваться сумрак, а над головой уже занималась утренняя голубизна. Робко пролепетала свой гимн новому дню первая птаха, и следом лучи пока невидимого снизу солнца вызолотили сосны на гребне гор. А днем по-осеннему ласковое светило из последних сил грело воздух, насквозь пропитанный хвоей. Стволы кедра все еще пускали слезы янтарной смолы. Ранняя золотая осень — не пора увядания, а время щедрой зрелости.
Мы, как только вылезли из палатки, первым делом взялись за удочки. Это вместо физзарядки. В прибрежной подмоине стояли сонные хариусы, как будто дожидались нас. Вот на приманку кинулся один, за ним—другой, и от безмятежного спокойствия, что было несколько минут назад, не осталось и следа. Однако рыбы быстро разобрались, в чем дело, и нам пришлось идти к соседней яме.
Петр Сергеевич и в таежном путешествии никак не мог расстаться с цивилизацией. Когда он настроил «Спидолу» и привычный голос Левитана приветствовал страну с добрым утром, у нас уже был готов не завтрак, а добрый обед. Рыба во всех видах — в ухе, жареная и вяленая; ягоды — малина и смородина, княженика и брусника, а Егор к добытым с вечера уткам успел приготовить сковородку молоденьких опят. Такой установился у нас порядок: плотный завтрак — днем кухарничать некогда.
И снова в путь. Между Саянзасом и Баянзасом, у речушки со странным названием Килька, возвышаются белые скалы обнаженного известкового хребта. Может быть, со времен седой старины, когда от Волковской штольни в Кемерове спускали по Томи плоты с углем к Томску, сохранились тут обжиговые печи. Лесозаготовители до сих пор понемногу пользуются ими. Под скалами, отвесно падающими в воду, страшенная яма — Киль-ская, самая большая и глубокая на Тайдоне, где горный поток замирает, будто отдыхает. И здесь, лениво пошевеливая огненными хвостами, ярусами стоят великаны-таймени.
Наверное, неспроста в названиях реки и этой богатырской рыбы первый слог одинаков: Тай-дон, тай-мень. Мало, где столько тайменей, как на Тайдоне. Таймень редко клюет на червя. Если и клюнет молодой таймень, то на пучок толстых дождевиков. Он предпочитает лягушку, с удовольствием хватает берегового мышонка, не пропускает зазевавшегося утенка. Искусственную мышь местные рыболовы делают из обрывка сукна, беличьего или барсучьего хвоста, а то просто из куска старого валенка.
Когда берет таймень, то кажется, что кто-то хочет выдернуть удилище. Что и говорить: король таежных рек Сибири! Нам довелось выудить с десяток метровых тайменей, а одного — полутораметрового, на белом брюхе этого великана были кровяные ссадины, как видно, оцарапался о камни на перекатах. К осени начинают мелеть верховья Тайдона и таймень в поисках глубинок скатывается к устью.
По всему Тайдону встречаются стоянки тайменя. Особенно много собирается его в низовьях — у Рыбальских плесов под Осиновкой, но ловить в этих местах сложно: дно Рыбальских плесов выстлано огромными камнями-плитами, и рыба привыкла держаться под острыми торцами этих плит.
Егор резонно заметил:
— Учти, паря, талмень — он хитрющий!
Егор так и говорит простуженным на лесосплаве и постоянных рыбалках сиплым голосом: «талмень, таймен». А вместо хариуса — «хайруз». «Паря» — у него любимое обращение.
Он как-то объяснял нам странные названия здешних мест: Амурский плес, Хмельной перекат, Булычева протока, Дунькин перекат… Ну, Красный ключ — это понятно, он под красными скалами, или Черемуховый плес — где обилие черемухи. А откуда Артамошкин перекат? Оказывается, когда-то в этом месте рабочий по имени Артамон, наскочив на камень, перевернул лодку и растерял свои немудрые пожитки. Или Булычева протока — был такой пасечник Булычев. Много интересных историй рассказал нам Егор.
Во всех отношениях Егор — по-таежному оригинальный, самобытный человек. Поглядит на облако, зацепившееся за вершину горы, прислушается к ветру, что дует по верху хребта, хотя внизу ничто не шелохнется и щедрая кукушка беззаботно расточает «ку-ку», и скажет как отрежет: — Дож буде, паря!
Смотришь, и в самом деле: откуда-то набежит тучка в ущелье, боязливо проскользнет первая молния, и вдруг обрушится ливень.
Все знает Егор: бурундук кричит — к дождю, листья березы шумят — тоже к дождю, туман жмется к земле — к вёдру. И по части рыбы — он дока. С ним без улова никогда не останешься. Самые незабываемые дни мы провели в устье Алзаса в 27 км выше Медвежки, ехали мы на моторке, кстати, не известны причины повышенного расхода топлива в нашей моторке, может, кто знает, поделитесь опытом.
Грустно было нам покидать угрюмую на первый взгляд долину Тайдона. За месяц отдыха мы успели полюбить эти места, отвыкли от города. Лишь обнаженный угольный пласт на дне Черемухового плеса напомнил нам об индустрии Кузбасса. Тай-дон по такому необычному ложу бежит между Улумандой и Ку-чумандой. Эту реку краеведы давно пытаются связать с именем Кучума, но едва ли сибирский хан видел уголь Тайдона.
На обратном пути один из нас уехал вперед верхом на Сиротке, а остальные спускались в лодке на шестах. Тайдон около устья Алзаса находится на высоте 240 м над уровнем моря, а около Томи — 137 м, поэтому лодка стрелой летела вниз. Управлять «тайдонкой» при помощи шеста — дело довольно сложное— только успевай отталкиваться от скальных выступов и нагибать голову в протоках под кустами и буреломом. Зазеваешься — разнесет в щепки лодку и появится еще одна памятная яма или перекат — с твоим именем.
Теперь попасть в Медвежку стало много проще. Вьючную тропу и бревенчатую лежневку на лесных топях, по которой летом не могли пройти ни телеги, ни грузовики, от самого Салты-макова заменил новый тракт. Дважды в день отправляются к среднему Тайдону автобусы. А до Салтымакова из Кемерова на рейсовом самолете — считанные минуты. Сложнее добраться от Медвежки в верховья, но уж если попадете к Усть-Баянзасу и Алзасу, на Алорию или веселую речку Ямки,— никогда не пожалеете!
