Спокойный отдых

Два моих приятеля-рыболова — Петр Петрович и Владимир Григорьевич — предложили мне провести летний отпуск вместе, где-нибудь на берегу реки. Сошлись на том, что лучше Старого парома на Северном Донце нам и пожелать нечего. Но мы узнали, что это место недавно вошло в зону заповедника.

— Может, все же разрешат? Давайте попытаемся,— сказал я.
Через час мы сидели в кабинете председателя УДООР.
— Что ж, друзья,— сказал он после минутного раздумья.— Пожалуй, разрешим вам отдых в заповеднике, при условии, что вы согласитесь взять на себя некоторые обязательства. По имеющимся сведениям, на Старом пароме орудуют браконьеры. Наши инспекторские наезды пока ничего не дали. Чтобы накрыть браконьеров с поличным, нужно время. Может быть, два-три дня, а то и неделя. В вашем распоряжении целый месяц. Согласны?
Я взглянул на своих друзей. Выражение лица Владимира Григорьевича говорило о его решимости дать «бой» браконьерам, но Петру Петровичу, самому старшему из нас, предложение пришлось явно не по душе. Он хотел что-то сказать, но горячий Владимир Григорьевич опередил его.
— Согласны! — ответил он за всех.
— В таком случае одного из вас надо оформить внештатным инспектором рыбнадзора. На чье имя выдать удостоверение?
Владимир Григорьевич назвал меня…
Через неделю мы были на Старом пароме.
Когда-то это было одно из самых оживленных мест на Донце, теперь оно заглохло. От бывшей переправы остались лишь два вдававшихся в реку остова полуразрушенных мергелевых дамб да несколько почерневших и покосившихся дубовых свай.
Оба берега реки, левый отлогий, а правый гористый, покрыты густым лиственным лесом. Над образовавшимися за дамбами омутами, заглядывая в их загадочные глубины, высятся гигантские серебристые тополя и вербы. Узкую полосу левобережной косы бледно-зеленой бахромой окаймляют кудрявые лозы.
Мы остановились на левобережной дамбе, в трехстах метрах ниже притока Донца — речки Евсуга. Разбить палатку не успели, улеглись под открытым небом. Очертания деревьев вскоре расплылись в темноте наступившей ночи. Из сумерек невидимого леса к лагерю поползли неясные ночные шорохи.
Незадолго до рассвета меня разбудил мой сеттер Рекс. Он смотрел на реку и злобно рычал.
— Что такое?! — вскочил Владимир Григорьевич.
— Тсс…— предостерег я его.
На Донце в предрассветной тьме, будто повиснув в воздухе, тускло мерцал слабый огонек.
— Кого там носи г с собакой в эту пору? — прохрипел оттуда кто-то сиплым, простуженным голосом.
— Лесник Панфилыч с обходом, кто же еще…— пробасил другой.
— Выбрал время,— недовольно прохрипел первый.— Ладно, давай выбирай!—сказал он тоном старшего. Послышалось тихое журчание воды, время от времени нарушаемое шумными всплесками и тихими возгласами: «Хорош!»
— Сеть выбирают! — взволнованно прошептал Владимир Григорьевич. Возле лодки что-то оглушительно бултыхнулось и затрепетало, словно подстреленная птица. Огонек покачнулся и перескочил в другое место.
— Держи-и! — прохрипел старшой.— Да не возись ты с ним! Выбирай! Опосля вынем. Живее!
— Хорош князь! — довольно протрубил другой.
— Тише ты-ы, дура! — зло просипел старшой.— Лесовик, он, поди, не глухой — слышит! Вся, что ли?
— Вся!..
— Так говоришь, Панфнлыч с обходом?
— Он. Больше некому тут по ночам шататься.
— Хитер лесовик! Чует, где жареным пахнет. Правь-ка, Клим, к берегу. Надо старика рыбкой попотчевать! — Послышался тихий, ритмический плеск весел, и через минуту огонек замаячил у самой дамбы.
— Браконьеры!—задыхаясь от волнения, шепнул Владимир Григорьевич.
— Тсс… Ни звука! — остановил я его. Воображение живо рисовало мне невидимых браконьеров: один — небольшого роста, коренастый, юркий и изворотливый, другой — огромный детина с добродушной бородатой физиономией.
«Только бы не спугнуть»,— думал я, стиснув зубы.— Ведь в лодке было все: и сеть, и рыба, и браконьеры.
— Эй, Панфилыч! Где ты там? Чего в молчанку играешь?!— закричал старшой.
Я решил: будь что будет.
— Здеся! Вылезай! — крикнул я черт знает каким, только уж никак не своим, голосом.
— Ты што это, хлебнул, что ли, спозаранку? Что-то голос у тебя тово,— просипел старшой и ступил на дамбу.— Мы вот тут…
Вдруг, всегда послушный п покладистый, Рекс вырвался из моих рук и с громким лаем ринулся на браконьеров.
— Куш! Тубо! — дуэтом закричали мы с Владимиром Григорьевичем, но увы…
— Пше-о-л, проклятый! — испуганно прохрипел браконьер и, прыгнув в лодку, крикнул: — Отчаливай! Греби-и!
Послышался торопливый плеск весел, и огонек стал быстро удаляться от дамбы.
— Стой, стой! Поворачивай назад! Стрелять буду!—схватив ружье и мигом очутившись на краю дамбы, закричал Владимир Григорьевич.
Черноту ночи прорезал сноп огня, над рекой прогремел и раскатился оглушительный ружейный выстрел.
— Гаси огонь! Греби! — рявкнул старшой.
Огонек погас. Все погрузилось в темноту непроглядней ночи. С Донца доносился лишь отдаленный, замирающий плеск весел.
— Ушли, негодяи,—с досадой произнес Владимир Григорьевич.
— Стрелял ты, Владимир Григорьевич, зря. Не надо было этого делать.
— Я не в них стрелял.
— Все равно. Они не должны были знать, что у нас есть оружие.
— Погорячился,— согласился Владимир Григорьевич.
Весь следующий день мы занимались устройством лагеря и в хлопотах почти забыли о ночном происшествии. Но под вечер, когда с делами было покончено, Петр Петрович сказал с озабоченным видом:
— Зря мы ввязались в это дело.
— Что вы имеете в виду? — спросил я.
— Я приехал сюда отдыхать, а не гоняться по ночам за людьми и палить в них из ружья! — вспыхнул старик.
— Во-первых, выстрелил я не по людям, а вверх, а во-вторых, это были не просто люди, а злостные браконьеры,— сказал Владимир Григорьевич.
— Заладила сорока… Браконьеры, браконьеры. Может, человека нужда заставила…
— Что вы предлагаете? — спросил я.
— Нежиться на лоне природы, а браконьеры пусть без помех рыбу из Донца выгребают,— ответил за старика Владимир Григорьевич. Того взорвало.
— Допустим, да, браконьеры! Но почему именно мы должны их накрыть? Для этого есть инспектор, которому за эго деньги платят, пусть он их и ловит.
— Стыдитесь,— перебил его Владимир Григорьевич.— Инспектор рыбнадзора один на весь район, а нас, рыболовов, людей, кровно заинтересованных в сохранении рыбных богатств, тысячи, десятки тысяч! Что может сделать инспектор без нашей помощи и поддержки?
— Не надо горячку пороть,— сказал Петр Петрович примирительно,— поостеречься надо, а то, не ровен час, прибьют кого-нибудь из-за угла. У тебя удостоверение,— повернулся он ко мне,— предупреди. Небось перестанут безобразничать.
— Может быть, и перестанут, пока мы здесь, а уедем — втрое наверстают.
— Успокойтесь, друзья,— вмешался я.— Не ссорьтесь. Петр Петрович обдумает все, что он высказал, и согласится, что был неправ.
Тот махнул рукой.
— Делайте что хотите,— сказал он.— А я слишком стар, чтобы гоняться за людьми и стрелять в них из ружья…
Ночью Владимиру Григорьевичу не спалось. Ворочаясь с боку на бок, он и мне не давал покоя.
— Чего тебе не спится? — спросил я.
— Ты тоже не спишь,— обрадовался он и, закурив, сказал:
— Расстроил меня Петр Петрович. Не смогу успокоиться, пока не покончим с этими грабителями! У тебя какие планы?
— Ловить рыбу, отдыхать и ждать.
— Чего ждать? Браконьеров? По-твоему, они сами к нам явятся?
— Непременно. Надо же им узнать, что мы за люди, откуда прибыли, зачем и надолго ли?
— Пожалуй, верно! — оживился Владимир Григорьевич. Едва забрезжил рассвет, Петр Петрович ушел на Евсуг, Владимир Григорьевич поплыл под Желтую кручу, а я остался на протоке. Течение Донца между стеснившими его дамбами было настолько стремительно, что лески моих удочек даже с добавочными грузилами сносило, они путались. После нескольких бесплодных попыток удержать их на месте я вынужден был ограничиться одной удочкой.

Поклевки на раковую шейку и на ракушку были часты, по подсечки, за редким исключением, неудачны: не успеешь глазом моргнуть — удилище окунулось в воду, насадка сорвана, а от голавля и след простыл.
С грехом пополам я поймал лишь двух килограммовых рыб.

— Жидковато,— сказал я себе и, насадив на крючок целого линючего рака, решил еще раз попытать счастья. Целый рак, по-видимому, внушал голавлю больше доверия, чем одна оторванная шейка. Не успел я воткнуть удилище в расселину между камнями, как последовала потяжка. Конец удилища медленно клонился книзу.
«Наплыло что-то на леску»,— с горечью подумал я. Но когда удилище коснулось воды, все же сделал подсечку. Крючок будто за гирю зацепился. Вдруг в глубине протоки что-то вздрогнуло, заворочалось да так рвануло леску, что бамбуковое удилище треснуло и переломилось пополам. Рыба не ушла только потому, что леска была пропущена до комля. Я потянул рыбу к дамбе, вдруг голавль вылетел из воды и, перевернувшись в воздухе, обрушился назад — в протоку. Еще один бешеный рывок— и леска провисла…
Владимир Григорьевич принес одного килограммового голавля и двух сомят-аршинников. Петр Петрович наловил десятка два двухсотграммовых голавликов. Старик был доволен, и завтрак у нас прошел в дружеской атмосфере.
После обеда мы лежали под навесом, курили и делились впечатлениями дня. Вдруг Рекс поднял голову и зарычал.
— Придержите собаку! — послышалось за палаткой.
— Тубо, Рекс! — прикрикнул я на собаку.— Проходите! Не бойтесь!
Из-за палатки, сильно прихрамывая на правую ногу, вышел пожилой, очень неопрятный человек и, сняв с лысеющей головы измятый картуз, произнес хриплым голосом:
— С новосельем вас!
— Спасибо. Присаживайтесь! — внимательно разглядывая пришельца, ответил я.
Узнав, что мы из города и приехали на отдых, незнакомец, шаря вокруг глазами, спросил:
— Надолго?
— Посмотрим. А что?
— Да так… Вижу, обосновались крепко, по-хозяйски, вот и спросил. Соседи мы. Может, видали мой балаган, во-о-н за теми вербами. Метров двести отсюда, не больше.
— Так это ваше хозяйство?—сказал Петр Петрович.— Видел. Проходил сегодня мимо.
— Что вы там делаете? — спросил я.
— Я-то? — забегали глаза незнакомца.— А вот,— он провел огрубевшими руками по залощенным и заскорузлым штанам.— Ракушку-перловицу добываю. Занятие не ахти какое…* Грязное и воняет хуже дохлой собаки, да что поделаешь, есть-пить надо.
— Да, запах такой, что я нос зажимал, проходя мимо,— подтвердил Петр Петрович.
— Рыбу ловите? — спросил Владимир Григорьевич.
— Рыбу? — переспросил ракушколов и усмехнулся.— Да так… удочкой… нахлыстом проедусь иногда. Только недосуг мне заниматься этим пустяшным делом. Работы — вот,— провел он рукой по горлу.
Свернув козью ножку, он закурил.
— Как вас зовут? — спросил я.
— Меня-то?—заюлив глазами, переспросил наш гость.—Се-лифоном Денисовичем, а что?
— Надо же нам знать своего соседа,— ответил я.
— Ну да… Конешно…— промямлил Селифон.
Наступило неловкое молчание. Селифон все шарил чего-то глазами, а меня это бесило. «Чего он ищет»? — думал я.
Мимо палатки, гремя на ухабах, проскочила небольшая закрытая автомашина. Селифон поднялся.
— Мать честная! — вскрикнул он.— Засиделся я у вас, заболтался, а у меня ракушка в котле кипит. Подгорит — плакали мои денежки. Счастливо оставаться!
— До свидания…
— Он?—проводив взглядом Селифона, спросил Владимир Григорьевич.
— Один из них, уверен.
Я сел в лодку и поплыл по реке. Немного ниже устья Ев-суга увидел балаган Селифона. Рядом, на высокой треноге, висел черный от копоти большой котел, под ним дымились поленья, а из-под сдвинутой крышки валил пар. Тут же громоздились кучи разлагающихся ракушек. Мне казалось, что между проехавшей автомашиной и Селифоиом есть какая-то связь. Это я и хотел проверить. Доплыв до устья Евсуга, я увидел под вербой автомашину, а за нею и Селифона. Энергично жестикулируя, он говорил что-то другому человеку, по-видимому шоферу. Тот вскоре сел в кабину, и автомашина ушла. Не останавливаясь и не привлекая к себе внимание Селифона, я поплыл дальше. «Значит, он спешил не к ракушке, а к шоферу»,— йодумал я. От переката я повернул назад. Миновал Евсуг и увидел в заводи большую лодку. Стоя в ней и перегнувшись через борт, Селифон старался воткнуть что-то в дно заводи. Увидев меня, он выпрямился.
— Что это вы втыкали? — спросил я.
— Втыкал? — опять глаза его забегали.— Это я так… Дно прощупываю… Ракушку ищу. А вы что ж, решили прогуляться?
— Места для рыбалки подыскиваю.
— Какие тут места… Мели кругом.
— Бывает, что на мели рыба берет лучше, чем на глубине,— ответил я.
Бегающие глаза Селифона вдруг остановились на мне, о них блеснули недобрые огоньки.
— Бывает, что и медведь летает, только с кручи вниз головой,— прохрипел браконьер. Спохватившись, что он сболтнул лишнее, заулыбался.— Поговорка такая есть. Это я к тому, что хуже этих местов тут нету. Самолучшие места вон где, ниже протоки. Там и рыба крупней и больше ее в бочагах.
— Нам много не надо, на уху да на сковородку,— ответил я и поплыл дальше.
…— Нервничает браконьер,— покачал головой Владимир Григорьевич, выслушав мой рассказ.— Но, думаю, свой промысел не бросит. Он видел, что мы устроились надолго. Ты заметил, как он глазами шарил?
До полуночи мы с Владимиром Григорьевичем сидели над протокой — слушали. Однако ничего подозрительного не услышали.
На рассвете Петр Петрович снова ушел на Евсуг, а мы с Владимиром Григорьевичем решили посидеть зорьку на протоке, а потом выспаться.
Но ни порыбачить, ни поспать нам в это утро не довелось. Только мы собрались уходить, как Рекс возвестил о том, что к нам кто-то пожаловал.
Из лесу вышел человек в роговых очках, за ним показался мальчик лет четырнадцати с трехлитровым алюминиевым бидоном.
— А-а, Павел Сергеевич! Федя! — радостно приветствовал их Владимир Григорьевич.— Проходите, садитесь! Знакомьтесь, это жители совхоза. Я у них молоко вчера брал.
— Пришли посмотреть, как вы тут устроились, а заодно и молоко принесли, чтобы вам лишний раз ноги не бить,— сказал Павел Сергеевич.
— Спасибо и за молоко, и за то, что навестили. Присаживайтесь!— засуетился Владимир Григорьевич.
— Не беспокойтесь, пожалуйста. Я на минуту, к семи на работу надо.
Вдруг мимо протоки с грохотом проскочила вчерашняя автомашина.
— Вы знаете Селифона? — спросил я.— Что он собою представляет?
— Да как вам сказать,— ответил Павел Сергеевич.— Он не наш… Пришлый. В совхозе работает его жена, дояркой. Она наша, коренная, а Селифон появился три года назад. Он у нас не работает, так… ракушку ловит, рыбой промышляет. Вообще-то личность темная, но имеет справку об инвалидности. Не придерешься.
— Вы сказали: рыбой промышляет. Как это понять?
— Очень просто. Ловит рыбу и продает.
— Почему же вы не пресечете это? Здесь ведь заповедник-
— Пытались, но не так это просто. Этот тип рыбу в совхоз не носит. Принесет иногда домой две-три рыбины, для отвода глаз, а весь улов сбывает здесь, в лесу.
— Говорят, какой-то ресторан закупает у него рыбу.— Павел Сергеевич поднялся.— Мне пора.
— Папа, я побуду здесь до вечера. Можно? — начал просить Федя.
— Пусть останется,— улыбнулся Владимир Григорьевич.
— Ладно, оставайся. Да не засидись до ночи.
Едва Павел Сергеевич скрылся за деревьями, как Федя с видом заговорщика спросил:
— Дядя Володя, вы будете ловить Селифона, да? Я вам помогу. Честное пионерское!
— Чем же ты нам поможешь? — усмехнулся Владимир Григорьевич.
— Я знаю, где он ставит вентеря… Большие, с двумя крыльями и чем-то черным выкрашены.
— Что ж ты раньше никому об этом не говорил?
— Я говорил… Да у нас в совхозе связываться с ним ice хотят. Может, боятся…
К завтраку вернулся Петр Петрович. На этот раз помимо связки голавликов он принес двух килограммовых кдрпов и хорошего сомика. Швырнув рыбу под стол, он, не говоря ни слова, прошел в палатку и, не раздеваясь, повалился на постель. Мы переглянулись.
— Что случилось? — спросил Владимир Григорьевич.— Пудовый сазан у вас сорвался, что ли?
— Оставьте меня в покое! — закричал старик.
Смутно догадываясь о причине его расстройства, я решил расшевелить Петра Петровича хитростью.
— Много сегодня Селифон рыбы продал? Старика будто оса укусила. Вскочив, он закричал:
— Какой я дурак! Поверил негодяю… Удочкой, говорит, на-хлыстом… Посмотрели бы вы, сколько он «нахлыстал»! Два мешка, мерзавец, вывалил!
Владимир Григорьевич смотрел на нас широко открытыми глазами.
— Куда, чего вывалил? Ничего не понимаю! — развел он руками.
— Селифо-о-н! Рыбу вывалил! В машину! — истерическим голосом кричал старик.— Сомов, сазанов, голавлей!
Мимо палатки прогромыхала автомашина.
— Вот она… Поехала рыба,— сказал я.
— Он, мерзавец, хотел меня купить! — чуть не плача, сказал Петр Петрович.— Полупудового сома мне в руки совал. «На,— говорит,— дед, бери! Скажешь своим, что на удочку поймал». А у самого глаза, как у волка, горят. Вспомнил я, как вам, своим товарищам, возражал, и такая меня обида, а еще больше — злость взяла, что я готов был убить этого негодяя. «Пошел ты к черту со своим сомом! Вор! Вор! Грабитель!» — кричу я ему. А он стрельнул глазами и говорит: «Потише, дед, это тебе не дома на печке. Тут вон лес кругом, вода, еще утонешь ненароком». Я плюнул и домой…
— Он не только браконьер, но еще и бандит! — возмутился Владимир Григорьевич.
— Надо было не ругаться с ним, а взять сома и скорее сюда,— сказал я.
— Э-эх, не догадался я. Ошибся,— вздохнул старик. После завтрака мы с Федей поплыли на поиски вентерей.
Когда доплыли до той заводи, где я вчера видел Селифона, Федя вдруг сказал:
— Вон, смотрите! Узел! Куга узлом завязана. 3fo Селифо-новы приметы. Там стоит вентерь!
«Так вот что он втыкал в дно заводи»,— подумал я.
Мальчик не ошибся, он оказался весьма сообразительным и расторопным и почти безошибочно указывал мне места стоянки вентерей. С его помощью я обнаружил их одиннадцать штук.
— Это еще не все,—сказал Федя.— У него штук двадцать, если не больше. И сети есть. Он их в терниках прячет.
— Хорошо, завтра покажешь. Поплыли назад, пока Селифона нет.,.
Владимир Григорьевич и Петр Петрович ждали нас.
— Ну что, как?
— Порядок. Теперь надо все обдумать и действовать. Так, чтобы ни в коем случае не допустить какого-либо промаха. Метрах в двухстах отсюда стоит первый вентерь Селифона. С него он начнет проверку всех. Ты, Владимир Григорьевич, с ружьем и с электрическим фонарем замаскируешься на берегу. Прислушивайся. Как только Селифон втянет вентерь в лодку, включай свет и кричи ему: «Руки вверх!» Если он заупрямится — а от него можно всего ожидать,— дай один выстрел вверх. Это его образумит. Улизнуть, как в первую ночь, ему не удастся. Мы с Петром Петровичем будем рядом, на лодке. Вы, Петр Петрович, возьмите на себя наблюдение за лодкой Селифона. Как только он отчалит, скорее ко мне.
— Э-эх, не знал я, попросил бы ifanKy, чтобы позволил остаться здесь до утра,— горестно вздыхал Федя.
— Тебе, друг, и так большое спасибо.
Написав записку его отцу с настоятельной просьбой чуть свет прислать участкового милиционера, я вручил ее Феде.
Спать мы не ложились. В одиннадцать часов я отвез Владимира Григорьевича в засаду. В полночь ушел и Петр Петрович. Время тянулось ужасно медленно. Но вот послышались торопливые шаги. Я взглянул на часы. Стрелки показывали два часа.
— Отчалил!—запыхавшись, прошептал Петр Петрович.— Только он не один. С ним его напарник Клим.
— Это не имеет значения,— ответил я.— Пошли в лодку. Я очень боялся, что Селифон увидит нас раньше, чем мы
его. Опасался и другого — опоздать на помощь Владимиру Григорьевичу. План «операции», казалось, был продуман детально. Однако все же получился какой-то просчет.
Полагая, что до места засады еще не менее ста метров, я спешил и неожиданно налетел на стоявшую за кугой у берега лодку браконьеров. Вентерь был уже в лодке, в нем шумно трепыхалась рыба. Слышался топот ног и треск ломаемых сучьев. Это бежал Владимир Григорьевич.
— А-а-а!— взвыл Селифон.— Шпионишь, гад! Подглядываешь!—Он схватил тяжелое дубовое весло и, замахнувшись им, рявкнул: — Н-на! Получай!
Включив фонарик, я направил луч света в глаза Селифона. В тот же миг с берега засветил фонарик Владимира Григорьевича.
— Брось, негодяй, весло! — последовал резкий окрик.
— Окружили, сволочи! — прохрипев Селифон.
Бросив весло и схватив топор, он разорвал на себе рубаху и, выпятив волосатую грудь, закричал:
— Стреляй! Бей!
С берега грянул оглушительный ружейный выстрел.
— Карау-у-л, убива-а-ют!— упав на дно лодки, заблажил Клим.
Не выпуская из рук ружье и фонарик, Владимир Григорьевич перешагнул в лодку браконьеров.
— Бросай топор, бандит! — крикнул он.
Я тоже перешел в лодку Селифона и, вырвав у него топор, передал его Петру Петровичу.
— Я инспектор рыбнадзора] — сказал я.— Утром соберем все ваши вентеря и сети.
— Пойди собери! — огрызнулся Селифон.— Вводе погною, а тебе не дам.
— Обойдемся и без тебя.
Мы втянули в лодку и второй вентерь браконьеров и поплыли к нашему табору. Начинался рассвет.
На дамбе нас встретили Павел Сергеевич и участковый милиционер.
— Благополучно? — спросил Павел Сергеевич.— Ну и хорошо. А я и сам спать не ложился и товарищу Казакову не дал. Ужасно за вас беспокоился.
— Посмотрите! — сказал Петр Петрович.— Это в двух вентерях столько рыбы, а у него их штук двадцать, если не больше! Еще за топор, бандит, хватался!
На корме большой Селифоновой лодки сидели присмиревшие браконьеры. В вентерях еще бился их последний улов. А вообще на днях планирую купить ноутбук не подскажите, какой мне лучше будет выбрать? С удовольствием послушаю ваше мнение в комментариях.

Поделиться ссылкой: