Случай на Корейском озере
Этот рассказ я услышал в поезде от своего соседа по купе когда ехал в Ярославль чтобы снять гостиницу в ярославле и порыбачить на тамошних реках, мужчины лет сорока с добрыми лучистыми глазами. Мы ехали уже дня два и подружились — в дороге люди знакомятся быстро. Как-то раз сидели мы у окна и молча курили, глядя на проносившиеся мимо леса и речки.
— Вы когда-нибудь ненавидели по-настоящему? — вдруг спросил мой спутник.
Вопрос был неожиданным, и я не знал, что ответить.
— А я ненавидел, и ненавидел по-настоящему,—продолжал он.
— Произошло это года три назад, но я помню случившееся настолько отчетливо, словно это произошло вчера. Я очень люблю природу — посидеть в воскресенье с удочкой у реки или побродить с ружьем. Отпуск я обычно провожу вдали от города — может быть, поэтому и не знаю дороги в поликлинику.
Так вот, в то лето я поехал к своему школьному товарищу, он уже давно приглашал меня к себе. Рыболов он заядлый. В первый же день моего приезда он предложил:
— Едем на Корейское озеро — половим карасей.
На Корейское так на Корейское. Мы начали собираться, как вдруг открывается дверь и в комнату входит низкорослый полный мужчина, одетый в солдатскую гимнастерку и галифе. Было ему лет пятьдесят, но его старили небритая физиономия и давно не стриженная голова. Во всем его облике было что-то неряшливое, неопрятное.
— Здравия желаю, Павел Иванович,— прогнусавил он елейным голоском.— Никак на рыбалку с дружком собрались? Хе-хе! Хорошее дело.
Есть люди, к которым с первого взгляда чувствуешь какую-то неприязнь. Не могу сказать, что именно сразу же не понравилось мне в нем: елейный тон или маленькие хитрые глаза на оплывшем лице…
Павел встретил его сухо:
— В чем дело, Ярцев?
— Вот Прасковья послала к вашей супруге за ситом. Павел дал ему сито, и Ярцев, еще раз пристально и, как мне показалось, насмешливо оглядев наше снаряжение, вышел.
— Жулик! — хмуро произнес Павел, когда дверь за Ярцевым захлопнулась.
— Спекулирует всем и вся. Если существует рай и попади он туда по ошибке, то господу богу пришлось бы штудировать уголовный кодекс — такие дела развернет там Ярцев. И «рыболов» вдобавок…
И, представь, носит рыбку мешками. Его Прасковья — главный поставщик рыбы на базаре. Ходят слухи, что он рыбьей мелочью кормит свиней. Каково это мне?! Ведь я же общественный инспектор Рыбнадзора! Ясно, травит или глушит, но не пойман — не вор. Ты думаешь, он за ситом? Нет, на разведку. Видимо, тоже собирается куда-то. Хитер, бестия. Ну ничего, как-нибудь накрою, подлеца!
Вы когда-нибудь ездили на поезде между Хабаровском и Уссурийском? Железная дорога там проходит по долине. С одной стороны тянутся сопки, поросшие кустарником, с другой — болотистая равнина, покрытая травой в рост человека. Золотая пора — начало лета! Сквозь зелень мелькают синие, желтые, темно-красные цветы. Изредка сверкнет зеркало озерка, и снова перед глазами — бескрайнее зеленое море. Когда я вижу природу, мне кажется, будто я молодею на несколько лет.
Мы слезли на небольшом полустанке, от которого в сторону черневшей вдали дубовой рощи вела узкая тропинка.
— Ну вот, дружище, километра три отмахаем и — озеро! Какое это наслаждение шагать по тропинке в траве, достигающей тебе до груди!
Над головой льется бесконечная песня жаворонка. В траве стрекочут кузнечики. Солнце стоит высоко, проливая на землю море света и тепла. Мы пересекли луг и вошли в рощу, под сень деревьев. Вдруг Павел остановился и прошептал: «Посмотри вправо». Я замер, повернул голову и увидел самку пятнистого оленя, рядом с которой стоял маленький олененок.
В больших красивых глазах матери я видел испуг. Несмышленыш с любопытством смотрел на нас. Видя, что им ничто не угрожает, самка издала какой-то звук и побежала. Олененок устремился за ней, и они скрылись в кустарнике. Некоторое время мы молча смотрели туда, куда скрылись олени.
Озеро открылось перед нами неожиданно, как только мы вышли из рощи. Берег, на котором мы находились, вдавался в озеро, образуя полуостров, на котором росло большое дерево.
— Видишь речку? — объяснял мне Павел, пока мы шагали к озеру.
— У ее устья своеобразный рыбный питомник. Там водится только молодь. А на том берегу ни разу не ступала нога человека: непролазные болота тянутся до реки Уссури…
Мы расположились на полуострове под липой, натаскали хворосту. Павел пошел разбрасывать подкормку, а я, взяв фотоаппарат, решил побродить по берегу.
Я приблизился к устью небольшой речушки, где в небольшом заливчике плавала утка с выводком пушистых утят. Подкравшись, я сфотографировал счастливое семейство. Утка, услышав странный треск затвора, предостерегающе крякнула и скрылась в камышах вместе со своим потомством. «Счастливого пути!» — весело крикнул я им вслед и пошел обратно, довольный сделанным снимком. Еще издали я увидел, как Павел резко подсек и начал вываживать рыбу. Когда я подходил к нему, он вынимал из подсачка карася граммов на шестьсот-семьсот.
Я взял удочку. Я ловил рыбу во многих местах, но не могу назвать такое, которое можно было бы сравнить с этим по спортивной удаче.
Вы знаете, сколько очарования в ночевке около костра, на котором вы сварили уху из только что пойманной рыбы! Вы лежите на траве, глядя в звездное небо, и вспоминаете с другом старые школьные годы, порою подавляя грустный вздох…
Проснулся я от ночного холодка, который пробрался сквозь телогрейку. С востока уже разливался мягкий свет. Над озером поднимался туман. Вокруг стояла тишина, лишь изредка нарушаемая голосами птиц да всплесками рыб в озере.
Павел уже стоял с удочкой на берегу. Я тоже взял удочку. Клев был хороший, и мы увлеклись ловлей. Внезапно до нас донесся звук ружейного выстрела, приглушенный расстоянием. Затем другой. Павел настороженно посмотрел в ту сторону, откуда послыщались выстрелы.
— Странно… Ведь охота еще запрещена…
Прошло около получаса, как раздался еще один выстрел.
— Здесь что-то нечисто. Пойду посмотрю. Вернулся он минут через двадцать.
— Разве найдешь кого в этих зарослях,— разочарованно протянул он.
Вдруг в районе питомника раздался глухой удар. По всему озеру испуганно заплескала рыба.
— Кто-то глушит! — стремительно вскочил Павел.— Бежим к речке!
Бросив удочки, мы устремились туда. Еще издали мы заметили фигуру, орудующую сачком с длинной ручкой. Человек этот показался мне знакомым. Услышав шум, он обернулся, и я узнал Ярцева. Маленькие глазки его суетливо забегали, руки задрожали. Возле него возвышалась горка оглушенной молоди. Поверхность заливчика была сплошь покрыта мальками Павел, побледневший от гнева, подошел к нему!
— Ну что, Ярцев?
Тот, видимо, оправился от первого испуга и заискивающе прогнусавил:
Я ничего, Павел Иванович. Вот рыбешкой решил побаловаться.
Павла взорвало:
— «Рыбешкой побаловаться». Собирай свой «улов» и пойдем. Где ружье?
— Бог с вами, какое ружье. Я вот только рыбкой балуюсь.
— Он заметно наглел.
— Что ж это вы, собираетесь доносить на меня? Не по-соседски! Рыбка, ей что, ее не убавится. Бона сколько озер кругом.
Из береговых зарослей, попискивая, выплыл утенок, видимо ища мать.
— Постереги этого гада,— обратился ко мне Павел.— Я поищу его снаряжение.
Ярцев побледнел и начал собирать рыбу, что-то гнусавя себе под нос Вдруг из кустов раздался гневный крикс — Веди сюда гадину, Юра!
Мы пошли к Павлу, и перед моими глазами открылось ужасное зрелище. Первое, что я увидел, была красавица самка пятнистого оленя, которая и мертвой не утеряла своей красоты. В остекляневших больших глазах ее была печаль. Рядом с ней, уткнувшись мордочкой в траву, лежал олененок. Около двустволки валялась убитая кряква. При виде этой картины к горлу у меня подкатился комок. Всей душой ненавидел я эту красную оплывшую физиономию с трусливо бегающими глазами. Мне понадобилось все мое самообладание, чтобы тут же не придушить этого гада.
Мой спутник замолчал, глядя в окно. Он был взволнован.
— А что же дальше? — спросил я.
— А дальше мы доставили Ярцева в город. На суде выясни» лись всякие его темные делишки, и он получил по всей строгости советских законов. А я, признаюсь, считаю приговор чересчур мягким.
