Удачная рыбалка на Ахтубе.
Вот и закончился чемпионат испании по футболу, теперь пора на рыбалку. Все дальше и дальше приходится уезжать в поисках мест, где еще можно подержать на леске достаточно увесистую добычу. Реки Севера и Сибири, да еще самые низовья матушки-Волги — вот, пожалуй, и все, что еще способно порадовать нашего брата.
Одним из таким мест остается пока и Ахтуба. Рыболову, привыкшему к тихим и ласковым речкам Русской равнины, воспетым еще Аксаковым, странным покажется эта река, более похожая на канал, заросший с обеих сторон дубами, акациями и колючим, густым кустарником.
Я приехал сюда по железной дороге. На жительство устроился в небольшом, на две комнатки, кирпичном домике, принадлежавшем лесной опытной станции. В одной комнате жил овчар Ахмед с пятнадцатилетним сыном, а вторую предоставили мне.
В этой пустовавшей до меня комнате было полно каких-то подозрительных пауков и быстроногих букашек, толпами бродивших по полу. Пришлось поставить ножки железной кровати в пустые консервные банки и налить в них воды, а над постелью натянуть марлевый полог. Печь с плитой стояла на улице, под дощатым навесом. Водопровода, естественно, не было. Зато как символ современного сервиса сверкал белизной зиловский холодильник.
Устроив в тени под крылечком свой самый драгоценный груз — ящичек с червями, привезенными из Москвы, я в тот же вечер пошел знакомиться с Ахтубой. Она была совсем рядом. Перейдя по шаткому мостику через впадавший в^ нее ручей и продравшись по узкой тропинке через прибрежные заросли, я вышел к реке. Широкая гладь ее искрилась под лучами склонявшегося к горизонту солнца. Ниже по течению, в полукилометре от меня, виднелся причаленный к берегу металлический понтон с мерно стучавшим дизелем и толстой трубой, шедшей от него к берегу.
Я направился к понтону. Никто лучше бакенщиков или постоянно живущих на берегу механиков-водогонов не мог рассказать приезжему об особенностях реки и местах обитания рыбы. Но мне сразу не повезло: не успел я пройти и половины пути, как механик выключил дизель и уехал.
В наступившей тишине все как-то сразу изменилось. Зашептали листвой -кусты, радостно пискнула маленькая пичужка и даже сама Ахтуба, казалось, потекла вольготней и шире. Спустившись по трапу на гулкий железный понтон, я облокотился на поручни и стал смотреть в воду. Дна не было видно. Широкая, полуметрового диаметра труба водозаборника уходила вниз, в глубину, а от насоса, изогнувшись удавом, тянулась к берегу, на поля.
Обтекая трубу и понтон, вода кружилась маленькими воронками. Здесь, на глубине и течении, хорошо бы поставить подпуск. Но, строго блюдя кодекс чести рыболова-любителя, я взял в поездку только спиннинг и две поплавочные удочки.
У противоположного берега на надувной лодочке устроился рыболов-автолюбитель. Он то и дело взмахивал удилищем. Вечер был тихий, не жаркий. У рыболова явно клевало, и я подосадовал, что не взял с собой удочку, рассчитывая лишь посмотреть на реку да выбрать место для завтрашней ловли.
От сильного течения тросы, удерживавшие понтон, мелко подрагивали, и дрожь эту я ощущал даже в металлических поручнях. «Надо поставить на удочку более тяжелые грузила!» — решил я и замер: совсем рядом раздался всплеск рыбы. воде замелькали стремительные голубые тела, и то в одном, то в другом месте стали возникать могучие всплески. Голубые молнии промчались мимо и исчезли. Это были жерехи.
Никогда еще не приходилось их видеть в родной стихии так близко! Эта осторожная рыба держится подальше от берегов и лодок. А тут буквально в нескольких метрах проносилась у поверхности воды, вспенивала и исчезала, чтобы через некоторое время появиться снова.
Чуть не бегом направился я домой за спиннингом. Но, когда вернулся, жерехи ушли и больше не показывались. А за кормою понтона, на поверхности воды, выглаженной его широким и плоским днищем, играла другая рыба. Здесь то и дело возникали тихие, быстро исчезающие круги. Это ловили мошек более мелкие рыбы, скорее всего чехонь или крупная уклея.
Отложив спиннинг, я принялся переналаживать удочку. Сняв поплавок и грузило, я поймал на мух, с поверхности, несколько крупных уклеек. Затем принялся исследовать, что за хищник прятался под днищем понтона? А что он там сидел, быть может и не один, было ясно по тому, как время от времени стремительно убегали в сторону стайки уклеек.
Переменив на удилище катушку, я привязал к более толстой леске тяжелое грузило, поставил металлический поводок, насадил на тройник уклейку и опустил ее с носа понтона на его днище. Почти тотчас последовала поклевка. Но тройник оказался пустым: кто-то ловко сдернул уклейку с крючка. Стало ясно, что вместо тройника надо было поставить снасточку с несколькими крючками.
В тот вечер мне не удалось поймать жереха. Сварив уху из нескольких жирных, толстолобых тарашек (так здесь называют густеру), тоже, к моему удивлению, попавшихся на быстром течении, остаток вечера я посвятил бытовому устройству. А утром пришлось пойти за хлебом километров за пять. Эта вынужденная прогулка познакомила меня с местной системой ирригации, в которую подавал воду насос на понтоне.
…В одном из заросших рдестом каналов струя воды из трубы вымыла довольно значительный водоем. Вокруг него выросли кусты ивы. На поверхности воды плавали круглые листья кувшинок. А под ними, словно в аквариуме, разгуливали небольшие сазанчики, плотички, густерки… Но что это? Из-под листа кувшинки выглядывает, как из-под зонтика, серый, с рыжими крапинками хвост небольшой щучки. И рыбешки преспокойно плавают рядом с ней! Видимо, аппетит хищницы еще не проснулся. Да и куда ей было спешить? Добыча ведь никуда не денется…
Но вернемся к Ахтубе и жерехам. Каждый день утром и вечером, когда не грохотал на понтоне дизель, они совершали свои стремительные пробеги мимо него. Но, сколько я ни бросал блесну в самую гущу их стаи, они не обращали на нее никакого внимания.
— У них сейчас состязания, — пояснил дежурный механик. — Спартакиада! Ловить надо во-о-н там! — показал он на рябившую под солнцем струю на середине реки. — Сумеешь добросить?
Я добросил свой никелированный, граненый «Девон» до этой струи. И после ряда попыток подвел к борту понтона брыкавшегося серебристо-голубого красавца. Он был великолепен в подсачеке и еще несколько секунд на железной палубе. Темная, с отливом под вороненую сталь спина, серебряные бока, сизые плавники и хвост. Весь он был как слиток живого металла — упругий и гибкий. Торпеда, вытащенная на сушу!
Но все это длилось считанные секунды. Почти сразу же краски стали тускнеть, гладкая, влажная гибкость исчезла, удары тела ослабли. И радость моя погасла. Посадив жереха на кукан, я переключился на ловлю неповоротливой, благодушной тарани и небольших, размером с селедочку иваси, чехонек, которые стояли вполводы ниже понтона. Ловить их приходилось «на чуть», без поплавка, но зато с двойным спиннинговым грузилом, потому что иначе леску тотчас сносило течением.
Но эта ловля быстро приелась. Стояли погожие сентябрьские дни. Изнуряющая жара закончилась, но купаться еще было приятно. Однако рядом с водой то и дело встречались змеи. Большей частью ужи, но нередко и узорчатые гадюки. Мало радости доставляли и мысли о скорпионах и каракуртах. Правда, эти последние предпочитали сухие степи, и на орошаемых землях, тем более у реки, я их не видел.
Все, о чем так мечталось в Москве, исполнилось: пойман жерех, вытащен из-под днища понтона прятавшийся там солидный судак, взяты два неплохих леща, была чехонь, тарань. Вот только поймать сазана не удавалось. Самостоятельно, без подсказки я отыскал его стоянку. По вечерам и утрам среди коряг и упавших в воду деревьев, у самого берега одна за другой показывались темные, горбатые спины, и круги расходились от неспешных, солидных всплесков.
Среди коряг ловить на снасть с катушкой было немыслимо. Тут требовалось простое, прочное удилище, толстая леска и кованый, крепкий крючок. Удилище я вырезал в прибрежных зарослях еще в первые дни. Сын Ахмеда Борис снабдил меня макухой, едва ли не самой лакомой для сазанов насадкой. Соответствующая леска и крючки у меня, разумеется, были.
Я приходил на облюбованное место еще до восхода солнца, пробовал ловить и после заката. Все было тщетно. Проклятая макуха слетала с крючка, а черви мои уже кончились. Так я и уехал с Ахтубы, не поймав сазана. Даже поклевки не было.
Прощаться с рекой я снова пришел на понтон. И снова, как только смолк дизель, начался стремительный бег голубых молний. И не было сил оторвать взгляд от этих быстрых и сильных рыб. Я пришел к ним без спиннинга, пришел просто так, и, что греха таить, мне хотелось как бы молчаливо извиниться перед ними за того, загубленного мною красавца…