Крик в море
Смеркалось. Спокойствием и сырой прохладой веяло с моря. Сады и палисадники разбежались по низкому и ровному берегу. Волны лениво перекатывались через песчаную косу и устремлялись з протоку на краю поселка. Они шуршали камышом и, умиротворенно затихая, исчезали. Пахло тиной, дымом и цветущими яблонями.
Кое-где засветились окна, но вечерняя тишина еще не наступила: стрекотал мотор у рыболовецкого причала, весело шумели ребятишки, перекликались женщины. У протоки стоял побеленный дом, окруженный штакетником. Под тремя окнами —кусты акации, сирень, сквозь щели в ставнях на молодые свеже-зеленые листья падали узкие полоски света. В доме было трое.
— Я Сережу не пущу! Не пущу! — срываясь на крик, быстро говорила маленькая сухощавая женщина с темным лицом, одетая в поношенное пестрое платье. Ее худые вздрагивающие пальцы торопливо перебирали бахромчатый край занавески у двери в другую комнату. Она все порывалась уйти туда, показав тем самым, что разговор окончен, но почему-то не могла оторвать руки от занавески. Черные, окруженные мелкими морщинками глаза с болью и страхом смотрели на мужа.
Тот, наклонив косматую голову на короткой шее, грузно сидел за столом. Перед ним стояла пустая бутылка и тарелка с остатками пищи. Цепко держа одной рукой стакан с водкой, другой — вилку с желтым куском сала, он исподлобья посмотрел на жену. Потом медленно перевел взгляд и, не мигая, уставился на сына.
Сергей приехал на побывку к родителям из города, где оканчивал в этом году среднюю школу. Длинный и худой, с круглой головой, с коротко остриженными волосами, он неловко сидел на краешке дивана с высокой деревянной спинкой. Сергей тяжело переносил скандал, назревавший в семье со дня его приезда и вспыхнувший в этот вечерний час. Черными, как у матери, глазами он с неприязнью смотрел на пьяного отца, по-сыновьи жалея мать, слабую и добрую женщину.
— Так как же, Сергей? — спросил, понижая голос, отец. И, не дожидаясь ответа, заговорил:— Решай: май-то на носу. Сейчас белуги не взять—как праздник справлять будем? Ты погостил и уехал, а нам… жить.
Мать вздрогнула, когда он выговорил последнее слово: «жить».
Сережа, сжав губы, слушал, не зная, что ответить.
— Тебе денег на водку не хватает, Прокофий,— мать стремительно подошла к столу.— На водку! А сына тебе не жаль?.. Не надо нам икры! Сам воруешь и Сережу туда же? Не дам! — отчаянно закончила она, кинулась к сыну и, обняв его, крепко прижала к себе. Сережа вскочил и, с усилием отнимая горячие руки матери, повернулся к отцу: бледный, готовый, казалось, теперь на все.
— Черт с вами! — стукнул кулаком по столу Прокофий, тяжело поднимаясь.— А ты, ты…— он задохнулся, сверля опухшими глазками сына, такого самостоятельного и непонятного, п. сжимая потные кулаки, шагнул в его сторону. В ставни громко постучали. Все вздрогнули от неожиданности и повернулись к окну.
— Кого дьявол несет? — прошипел Прокофий, не испытывая желания видеть сейчас кого-нибудь.
Снова постучали. Мать оправила платье, провела ладонью по лицу, по растрепавшимся волосам, тяжело вздохнула и медленно вышла из комнаты. Сережа топтался на месте, не зная, куда себя деть. Он старался не глядеть на отца. Прокофий торопливо убирал со стола. Было слышно, как в коридоре загремел засов, а минуту спустя в комнату вслед за матерью, слегка ссутулясь в широких плечах, шагнул незнакомец высокого роста. Он был одет в серую тужурку из шинельного сукна. На ногах — подвернутые резиновые сапоги, на голове — коричневая, когда-то красивая, а теперь помятая и выгоревшая на солнце велюровая шляпа.
— Добрый вечер,— сказал он, снимая шляпу и вежливо наклоняя лобастую голову. Пригладил ладонью жидкие седеющие волосы, пытаясь прикрыть круглую, как блюдечко, лысину, и повернул скуластое загоревшее лицо — с довольно крупным, но не широким носом и глубоко посаженными глазами под черными бровями — к Прокофию.
— Бойцов,— назвался он,— делая ударение на «о».— Разрешите оставить у вас резиновую лодку и кое-какую снасть. На ночь. Завтра, после работы, заберу.
— А вы откуда? — спросил Прокофий, прицеливаясь взглядом. В его охрипшем голосе звучала беспокойная нотка.— И почему ко мне?
Бойцов объяснил, что в этих местах недавно, работает на аэродроме, про который они, конечно, слыхали, и что после работы любит рыбачить. Домой он доберется, а лодку возить каждый раз — просто неудобно. Их дом — у протоки, крайний — поэтому обратился сюда. Вот и все.
— Какое у тебя звание-то? — поинтересовался Прокофий, догадываясь, что этот высокий, старше его по возрасту, немногословный и вежливый гость с аэродрома — военный и, должно быть, не из рядовых.
— Рыболов,— уклончиво ответил Бойцов.
Прокофий знал, что военные с аэродрома частенько приезжают на рыбалку в их места. Народ веселый, шумный, но ему, тайно браконьерствующему по ночам, опасаться их ие приходилось. Сначала внезапный приход Бойцова смутил его, и, не остыв от ссоры с женой и сыном, он был раздражен. Сейчас, несмотря на опьянение, он сообразил, что появление Бойцова само-собой прекратило скандал, даже выручило его из создавшегося положения. Отказывать пришельцу в пустяшной просьбе причин не было. Более того: может быть, пригодится когда или угостит… Прокофий подошел к Бойцову, протянул руку.
— Ты море любишь?
— Люблю,— серьезно ответил Бойцов.
— И оно тебя любит… Любит и к себе заберет! Когда-нибудь…— осклабился Прокофий,—А я море не люблю. И оно меня тоже. Значит, я не утону,— хвастливо заявил он,— море меня обязательно выбросит. Гость промолчал.
Клавдия Михайловна, так звали мать, посветив фонарем, проводила Бойцова в сарай, где он аккуратно разложил на дровах резиновую лодку, короткие алюминиевые весла-лопатки и удочку в чехле. Затем он достал из емкого рюкзака тяжелый целлофановый пакет, наполненный рыбой, и предложил хозяйке половину вечернего улова на ужин. Клавдия Михайловна отказалась, но Бойцов, говоря, что ему рыбы все равно много и что ловит он для удовольствия, убедил ее взять трех небольших серебристых лещей, добавив к ним одного крупного бурого с золотым отливом.
Простившись с нежданным гостем, Клавдия Михайловна с рыбой в ведерке вошла в дом. Глубокая обида на мужа и давняя горечь в душе не рассеялись, и, показывая Прокофию рыбу, она с упреком бросила:
— Видишь, как люди живут. Удовольствие получают! Прокофий искоса глянул, хмыкнул и вышел хлопнув дверью.
Несмотря на поздний час, он решил идти в море,— может быть, белуга попадется. Спотыкаясь в темноте, кляня бога и черта, Прокофий через огород прошел к протоке, перетащил в лодку тяжелую сегь и вернулся в дом, надеясь уговорить Сергея. Одному грести и ставить сеть трудно да хлопотно. Звать кого-нибудь на помощь — нельзя. Дело темное.
Мать с сыном был,и на кухне. Клавдия Михайловна, ловко очищая леща теркой, что-то тихо рассказывала. Заслышав шаги Прокофия, умолкла.
— Ну? — угрюмо буркнул Прокофий, обращаясь к Сергею.
— Не пойду! — сказал тот, прямо глядя ему в глаза. Мать ласково смотрела на сына: как вырос, повзрослел! В
июне школу окончит, а там… Она вздохнула: все впереди у него.
— Тьфу! — плюнул Прокофий и грязно выругался.— Погоди же… Вернусь…— Он прошел в комнату, вылил остатки водки в рот, сгреб с тарелки кусок хлеба и, громко топая сапогами, ушел из дому. Стало тихо.
— Вот как я живу, сынок,— заплакала Клавдия Михайловна, уткнув смуглое лицо в жесткое плечо Сережи. Смущенный неловкостью и жалостью к матери, он не знал, что делать, и, едва касаясь, гладил ее густые седеющие волосы. Худенькая опина ее вздрагивала. Она говорила:
— В бригаде отец зарабатывает хорошо. Я тоже без дела не сижу: то в приемке, то на засоле. Дом на мне. Но ему все мало: по ночам сети на белугу, севрюгу ставит. Мясо, икру продает. Пьет много. Живет как паразит. Дружки-приятели завелись, даже из Анапы за икрой приезжали. Вон куда махнул! Уж я ли ему ни говорила — все нипочем. Хоть бы поймали его да проучили хорошенько при всем честном народе. Горько мне, сынок! Сил моих нет…— Она всхлипнула и, вытирая фартуком мокрые глаза, призналась сыну: — Чужак он стал для меня.
На следующий день перед заходом солнца Бойцов, сидя в своей верткой надувной лодке, преодолевая северное течение моря и слабый, но настойчивый ветерок, гнавший рябь в противоположную сторону, миновал наконец мелкую прибрежную полосу и выгреб к вчерашнему месту ловли, где, по словам здешних жителей, было ямистое дно. Заякорив лодку и подождав, пока не перестало ее сносить и поворачивать течением, он промерил шнуром глубину и стал неторопливо и сосредоточенно налаживать удочку.
У Бойцова была всегда одна удочка. Ловлю двумя и более он не признавал, считая, что спортивный интерес при этом подменяется жадностью: лишь бы улов побольше. Трехколенное бамбуковое удилище, окрашенное в зеленый цвет и покрытое сверху лаком, служило ему уже много лет всюду, куда забрасывала его военная служба.
Бойцов перевел по леске поплавок с красной головкой, насадил на крючок четырех червей и, широко взмахнув, плавно забросил удочку. Достал пачку «Беломора», закурил и, наслаждаясь отдыхом после рабочего дня, осмотрелся. Слева низкой зеленой полосой уходил вдаль берег. Справа до горизонта колыхался морской простор. Бойцов взглянул на уходящее в воду тусклое солнце, желтеющее сквозь серую облачную пелену, которая быстро затягивала небо: «Часик посидеть успею»,— подумал он.
Ветер, слабый вначале, усиливался. Лодка плавно поднималась и опускалась на волнах. На поверхности воды безмятежно повторял их движение красный глазок поплавка. Бойцов терпеливо ждал поклевки. Вынув из кармана флягу, сверток с едой, он стал закусывать, запивая бутерброд холодным сладким чаем.
Наконец поплавок задергался, окунулся, но Бойцов оставался спокойным: так бойко лещ не берет. Он не ошибся. Насадка была объедена, а в воде блеснули узкие стрелки — это сельдь. Поправил наживку, снова закинул. Клюнуло сразу. Одну за другой Бойцов извлек из воды несколько мелких худых селедочек. Снимая рыбу с крючка и каждый раз тихо приговаривая «Тебя-то мне и не надо», он бросал ее обратно в воду.
Попробовал ловить на горох и хлебные шарики. Один раз поплавок чуть-чуть шевельнулся и сразу исчез в темной зоде. Леску повело в сторону. Рука дрогнула, подсечка, но это опять оказался не лещ: серовато-бурый головастый бычок, выпучив глаза и разинув рот, трепетал на его широкой ладони. «Тебя мне тоже не надо»,— проворчал Бойцов и, так же как пластунцов, выпустил рыбку в воду. Лещи здесь водились. Вчера Бойцов убедился в этом. Сегодня лещ не брал.
А ветер тем временем крепчал, волнение усилилось. Вода стала мутной. Низкая пелена туч заволокла все небо. Солнце уже скрылось. Потемнело. «Пожалуй, будет шторм»,— подумал Бойцов, озабоченно поглядывая на далекий берег, и начал торопливо собираться в обратный путь.
Надувная резиновая лодка с плоским дном и без руля — плохая посудина в открытом море, когда волны качают ее, поворачивая то одним, то другим боком, ежеминутно сбивая с курса. Бойцов, равномерно гребя короткими веслами, не терял спокойствия. «Рыбалка сегодня не удалась—бывает.- Шторм пройдет и-и… Раз—лещ! Два—лещ!»,— отсчитывал он такт, делая частые взмахи веслами. Порой ему казалось, что лодка, скользя с волны на волну, не движется к берегу. Однако он знал, что это не так. Ритмично работая руками, Бойцов приговаривал: «Раз—лещ! Два—лещ! Три (волна повернула лодку боком) —э-э, это уже не лещ, а подлещик»,— рассуждал он сам с собой, выправляя лодку.
Направление ветра резко изменилось: все чаще лодку разворачивало боком к волнам. «Главное, хватило бы сил. А не то унесет. И-и… Раз —лещ! Два —лещ!» —он упорно греб, чувствуя, как спина становится мокрой.
Сумерки сгущались. На берегу, в поселке, кое-где замерцали электрические огоньки. Несмотря на то что порывы ветра изредка доносили оттуда звуки радио — такие домашние и успокаивающие,— Бойцов уже понял, что к устью протоки ему не попасть. Лодку сносило в сторону. Впрочем, где-то совсем близко должны быть прибрежные мели. Там он сможет вброд дойти до берега, буксируя за собой лодку на бечеве.
Ветер брызгал в лицо каплями солоноватой воды, освежая разгоряченные лоб и щеки. Бойцов снял тужурку, свернул ее и положил под себя. И хотя плечи и руки ломило от усталости и все тело просило отдыха, он вновь взял весла и начал энергично грести: «Раз — лещ! Два (лодку повернуло) — подлещик! Три — лещ! Раз — снова подлещик…» — отсчитывал он. Так было веселее, но «подлещики» стали попадаться все чаще.
Прямо по курсу что-то зачернело. Вглядываясь, он различил лодку, двигающуюся от берега ему навстречу. Срезая гребни волн, лодка приближалась. В ней было двое: один греб, другой неподвижно сидел на корме. По-видимому, люди спешили ему на выручку. Теперь можно перевести дыхание. Бойцов перестал грести. Он устало разогнул потную спину, сложил весла и расслабил ноющие мышцы рук. Одежда на нем была сырая. По дну лодки перекатывалась вода, повторяя движение волн. Тужурка, на которой он сидел, намокла. Все это сейчас не имело никакого значения: помощь близка.
Но — то ли его снесло в сторону, то ли ветер мешал спасителям— их лодка проходила мимо, направляясь в открытое море. Гребец откидывался назад всем телом, налегая на весла, а второй, сгорбившись на корме, мерцал огоньком папиросы.
— Э-гей! — крикнул Бойцов, размахивая рукой.
Его услыхали, перестали грести. В потемках Бойцов различил светлые пятна лиц, которые двигались вверх-вниз вместе с танцующей на волнах лодкой.
— Это ты, начальник? — донеслось оттуда. Бойцов узнал голос Прокофия.—Давай, давай! Немного осталось.
Бойцов понял, что не к нему торопились эти люди. Что-то более важное гнало их сейчас в штормующее море.
— Куда вы? Шторм! — беспокоясь за них, закричал он.
В лодке, по-видимому, совещались. Гребец, наклонясь вперед и жестикулируя руками, что-то говорил Прокофию. Но… Бойцов увидел, как гребец, ритмично наклоняясь, вновь заработал веслами. С удаляющейся лодки Прокофий закричал:
— Счастливо-о-о! Счастливого, однако, было мало.
Натруженные руки успели чуть отдохнуть, а лодку тем временем еще дальше отнесло в сторону от поселка, огоньки которого весело искрились в темноте. Делать нечего: Бойцов взял весла и, борясь с ветром и волнами, упорно погнал лодку к берегу.
«Странные люди,— думал он.— Прокофий этот… Вчера был пьян. Жена — какая-то измученная, глаза заплаканные. Наверное, плохо живут между собой… Сын, видно, скромный парнишка, неловко себя чувствовал, когда я появился. Куда это Прокофий в такую погоду да на ночь? Кто с ним второй? Может быть, сын? Или выручать кого спешат? Тогда почему вдвоем и не на катере?..»
После тяжелой борьбы со стихией, отнявшей последние силы, Бойцов выбрался наконец на мелководье, где волны основательно перемешали воду с песком и илом. По грудь в холодной воде, тяжело ступая по спасительному дну и волоча за собой лодку, он побрел к прибрежным плавням.
Всю дальнюю дорогу к поселку по извилистой, невидимой в ночной темноте стежке его сопровождал неумолчный гул расходившегося моря. Студеный ветер пронизывал насквозь. В сапогах хлюпала вода. Чтобы согреться, Бойцов старался идти быстрее. Мысли беспокойно возвращались к Прокофию и его спутнику. «Может быть, они уже дома? Времени-то прошло много».
С растущим чувством тревоги он с трудом добрался наконец до дома Прокофия. Взглянув на серое, без кровинки, с большими и печальными глазами лицо Клавдии Михайловны, Бойцов понял: случилась беда.
— Что я наделала! — металась по комнате Клавдия Михайловна.— Прокофий уговорил… Клялся нам, что в последний раз. Шторм, говорит. Сеть надо снимать. Унесет ее. Пропадет, а мы люди небогатые. Сережа согласился: так и быть, сказал, помогу в последний раз. Отпустила я его,— зарыдала Клавдия Михайловна — Спасите Сережу… Сына…
Бойцов опрометью бросился из дома поднимать людей.
Море безжалостно кидало лодку из стороны в сторону. Сергей, упираясь ногами в тугую мокрую сеть, которая занимала всю кормовую часть, греб, выбиваясь из последних сил. На сети, блестя белым брюхом, лежала полутораметровая белуга. Щелью зиял ее огромный, во всю ширину головы, рот. От непрерывной качки круглое туловище рыбы сползло к ногам Сережи. Спиной к спине сына, намертво вцепившись пальцами в борта, на корточках сидел Прокофий. Под ним плескалась вода. Он с ужасом отмечал, что ее становилось все больше. Когда лодка поднималась на гребень волны, в кромешной тьме мельтешили огни родного поселка.
— Жми, Серега, жми! Не то погибнем! — не поворачивая головы, сдавленным голосом подгонял Прокофий.
— Не могу больше,— выдохнул Сережа.— Замени.
С трудом удерживаясь на согнутых ногах, цепляясь за скользкие борта и друг за друга, поменялись местами. Прокофий торопливо заработал тяжелыми веслами, но сил его хватило ненадолго.
— Садись ты,— вскоре прохрипел он.
Сережа молча полез на его место. Лодка накренилась, и через борт полилась вода.
— Потонем! — взвизгнул Прокофий, опускаясь на дно.— Равняй, сучий сын! — злобная ругань обрушилась на парнишку.
Сережа, налегая на весла, с трудом повернул лодку носом к крутой волне. Положение было тяжелое. Измученный качкой, мокрый с головы до ног, чувствуя, как все мышцы ноют от усталости, Сергей сознавал, что до берега им так не добраться.
— Отец,— обратился он, не поворачивая головы и всем телом наваливаясь на весла,— лодку заливает!
Прокофий вздрогнул и стал суетливо вычерпывать воду ладонями.
— Это не поможет! — сказал Сережа.— Давай выбросим сеть и рыбу!
Прокофий сопел, не отвечая.
— Сеть и рыбу — за борт!—усиливая голос, с придыханием повторил Сережа.— Легче будет!
— А это видел! — круглый кулак Прокофия, задевая ухо, заплясал перед лицом Сережи.
Держась за плечи сына, Прокофий перелез через скамью, плюхнулся на сеть, схватил белугу за короткий заостренный нос, стараясь приподнять ее.
— Щенок! Выбросить два пуда мяса и бидон зернистой икры? Это же деньги. А про сеть — и не заикайся. Ишь ты…— он снова выругался и принялся опять выплескивать воду.
Сережа с отвращением смотрел на него. Этот враждебный, чужой человек был его отцом. Крутая в.олна, резко поддав в борт, повернула лодку.
— Утонем! —отчаянно крикнул он в бледное и мокрое лицо Прокофия.
— Не ори! — прошипел Прокофий, вытягивая короткую шею и настороженно вслушиваясь.
Со стороны берега до них донесся звук бригадной сирены, извещающий об опасности и созывающий людей. У причала, в ослепительном свете прожектора, толпилось все взрослое население поселка. Посланный катер сразу же, вблизи берега, сбило и захлестнуло волной. Мотор смолк. Судно беспомощно закрутилось в водовороте крутых волн. Моториста, рыбака и Бойцова, находившихся на нем, пришлось спасать.
Лишь после многих неудачных попыток с трудом удалось забросить им веревку. Те, кто был на берегу, привычно ухватили ее конец, потянули, и море с гулом и плеском выбросило катер с людьми на песок. Посоветовавшись, спустили двухвесельную лодку, а в ней— двух добровольцев из рыболовецкой бригады. Они усердно гребли, стараясь скорее миновать прибойную полосу.
Урча .мотором и пронзая тьму лучами фар, подъехала грузовая автомашина с длинным прицепом. По приказу командира после его телефонного разговора с Бойцовым, прибыли солдаты и был прислан крытый штормовой катер. Солдаты откинули борта, подвели трап и с деловитой молчаливостью, подчиняясь кратким распоряжениям юного лейтенанта, принялись сгружать катер. В стороне, у складских сараев, стояла группа женщин. Они вполголоса обсуждали случившееся, высказывая всевозможные предположения. Клавдии Михайловны среди них не было.
Спотыкаясь в темноте, она медленно брела вдоль берега у самой кромки набегающей воды. Море швыряло в нее холодные россыпи брызг. Ветер трепал слипшиеся волосы, хлестал по ногам мокрой юбкой.
— Сережа-а-а!—жалобно кричала она в черноту бушующего моря и, замерев на месте, напряженно вслушивалась.
Она не знала, что лодка перевернулась, что сын и Прокофий, напрягая последние силы, держались за уходящий в глубину киль. Ей все казалось, что сквозь шум она слышит родной голос сына.
— Сережа-а… Я зде-е-есь!
У причала громко застучал мотор катера. Призрачный огонек надежды затеплился в душе Клавдии Михайловны. Она ждала, до боли в глазах всматриваясь в кромешную тьму. С лодки, где находились два рыбака-добровольца, взвилась осветительная ракета. Потом другая, третья. Описывая низкую дугу, они указывали направление военному катеру.
— Сережа-a-al — вновь позвала Клавдия Михайловна. Море ответило глухим ревом.
…Когда, оступаясь на каждом шагу, она подошла к освещенному причалу, то увидела большую толпу рыбаков, женщин, солдат. Даже маленькие ребятишки толкались тут. Ее заметили, говор сразу затих. Одно море продолжало неистовствовать. Бойцов быстро подошел к ней и что-то сказал, но она не рас* слышала. Люди, тесня и подталкивая друг друга, расступились. Прямо перед ней вверх черным смоленым дном лежала лодка. У лодки, дрожа, топтался босыми ногами Прокофий. Одеревеневшими пальцами он придерживал сползающее с плеч чье-то чужое пальто. Круглое лицо Прокофия сморщилось и посинело от холода, челюсть судорожно дергалась.
Клавдия Михайловна быстро огляделась: сына не было… Она еще раз обвела взглядом сумрачные лица людей. Сережи среди них не было!.. Все тягостно молчали, виновато отводя глаза. Грохот волн и вой ветра внезапно пропали. Для Клавдии Михайловны наступила звенящая тишина. Ноги ее подкосились и, валясь на бок, она тяжело осела на крепкие руки Бойцова.
Открылся новый отличный магазин с низкими ценами и огромным выбором товаров, например, я нашел там для себя велотренажеры Winner, просто отличная покупка, рекомендую и вам посетить этот магазин.