Хозяева озера
У него огненно-красные волосы. Пухлые щеки и курносый нос сплошь усыпаны коричневыми веснушками.
На берегу он появился пылающий, как костер при свежем ветре; в ярко-красной майке, красных трусах, окантованных синими ленточками и красной же феске. Не здороваясь, постоял минуты две и вдруг строго спросил:
— А разрешение завхоза у вас имеется?
Мы попали сюда совершенно случайно потому как не получилось посетить рыбинское водохранилище рыбалка котором славилась во все времена. Собирались рыбачить на большом и обильном рыбой водоеме, что под самым городом, да в последний момент мой спутник, железнодорожный машинист, владелец «Москвича» предложил:
— Махнем в Кармалиновку. Там в Сухой балке теперь целое озеро. Рыбы уйма. Новое место, а на новом месте всегда удача!
От балки только и осталось, что старое, нелепо звучавшее теперь название. В пологих берегах ласково плескалась вода, а вокруг стройными рядами зеленели акации. Дамба, окаймленная молодыми тополями, преграждала путь воде. К ней со склонов сбегали рядки помидор, огурцов.
Дорогой мы условились посетить колхозное начальство, узнать про улов, если надо, попросить разрешение, да где там! Как увидели тихий озаренный плес, зеленый отлогий берег, забыли все и живо-живо за удочки.
Итак, разрешением мы не запаслись. Оставить теперь удочки и идти искать завхоза было свыше наших сил. Озадаченные вмешательством мальчика, мы переглянулись, не зная, что же предпринять. Спутник мой нашел выход. Он вытащил из кармана охотничий билет и протянул пришельцу:
— Разрешение?.. Вот!
Тот бросил взгляд сначала на протянутый документ, потом на владельца. Глаза лукаво блеснули. Он произнес:
— Охотничий билет… Зайцы в воде не водятся, товарищ! Да и не слышно, чтобы их на крючок…
Сраженные и пристыженные, мы замолкли. Мальчуган наслаждался победой, с минуту храня молчание. Вдруг озорно рассмеялся, сказал:
— Удочкой здесь не запрещено. Это я вас припугнул. Ловите!.. И малыш, казалось, забыв о своей проделке, по-деловому начал рассматривать лески и удилища.
— Жилка?.. Поди, и сома выдержит?
— Ну, сома-то не всякого. Если с тебя ростом, выдержит…
— Как тебя звать?
— Красюк.
— Красюк? Такого имени нет.
— Вообще-то Виктор. Но зовите Красюк. Так все зовут.
— И тебе нравится?
— Раньше не нравилось. Теперь привык.
— А почему ты носишь такой яркий костюм?
— Это подарок мамы. Привезла из города. Говорит, под цвет волос,— помолчав не без гордости добавляет: — Моя мама портниха. Лучшие платья в городе шьет. Может, видели?
За разговором я не заметил, как дернулся на воде поплавок. Спохватился, когда он стремительно нырнул под воду и тонкое бамбуковое удилище задрожало: рыба была на крючке. Вгорячах по привычке я подсек коротким резким рывком и чуть не сгубил дела.
Потревоженная рыба метнулась в сторону и чудом не оборвала леску. Забыв обо всем, я начал выводить ее к берегу, чувствуя, как -большое и сильное тело рыбы мечется там, в глубине. Наконец темноватая спина ее колыхнула поверхность воды.
— Подсак…— приглушенно вскрикнул я, не зная сам, к кому обращаясь.
— Подсак… Скорее…
— Подводите. Плавней, да не дергайте шнур,— отозвался Виктор. Он подвел подсачек под то место, где клокотала вода, и ловким движением выхватил из воды зеркального карпа килограмма на три. Редкие чешуйки рыбы, похожие на гривенники, отливали на солнце серебром, а мясистое тело ворочалось теперь медленно, вяло.
Виктор аккуратно отцепил крючок с пухлее губы карпа и понес его к воде, желая, должно быть, обмыть рыбу.
— Не обмывай,— крикнул я,— упустишь. Сейчас дам садок… Мы его в воду.
Вот и садок. Выхватив его из багажника машины, я бегу к мальчику. Виктор, опустив в воду руки с карпом, бережно держит его… Но вот он разводит руки в стороны, и освобожденная рыба, лениво поводя жирным корпусом своим, медленно уходит вглубь, оставив на воде зыбкую, медленно уходящую волну.
Переводя дух, не найдусь, что сказать. Потом с укором и болью:
— Что же ты наделал, Виктор!
Глаза мальчика смотрят на меня спокойно, но без обычного лукавства, скорее с легкой жалостью. Он произносит:
— Товарищ… Дядя… Я выпустил… Нарочно выпустил…
— Да ты что?
— Карпиха это, с икрой,— тихо говорит малыш.— Первый раз у нас нерестится. Нельзя, ну понимаете…
— Может, вообще здесь нельзя,— горячусь я.
— Да что вы! Красноперок, карася, окуня, щуку — на здоровье. Их здесь тьма тьмущая. А карп…
Чтобы в пылу не наговорить мальчику грубостей, я беру удочки и перехожу на другое место. Виктор провожает меня молчаливым взглядом, недолго стоит на берегу и тоже уходит. Спустя час вижу, как он снова появился на берегу, уже переодетый в стеганку, сандалеты и старенькие темные брюки.
Удачи, на которую мы рассчитывали/выезжая из города в этот день, так и не было. Когда завечерело, вернулись к рюкзакам с пустыми руками. Мальчик успел развести костер, не церемонясь, достал из нашего мешка чайник, и в нем булькала вода.
— Уху варить будем? — встретил он нас вопросом.— Или, может, как по-городскому?
— Уху? Да ведь рыбы-то мы не поймали.
— Эка беда,— возразил Виктор.— Рыбы найдем. Тут дедовы вентеря стоят. Я живо.
Не без труда удалось отговорить малыша от вторжения в вентери деда.
— Ладно, проверю утром,— согласился он.— Я ведь все равно по утрам смотрю их Карпы заходят. Так я того, обратно в воду карпов-то ..
Поужинали втроем захваченными из города припасами. Мой приятель подарил гостю запасную леску и крючки. Теперь он держался, как близкий наш приятель. Охотно рассказывал о себе: родился в городе, но, после того как умер отец, переехал в село.
Живет здесь с дедом Андреем и бабкой Устей. Мять в городе, приезжает каждый год в отпуск. Мы вспоминаем, как вскоре после войны охотились за куропатками здесь, в Сухой балке, на дне нынешнею озера, как искали воду, нашли, а она оказалась ржавой, горькой.
— Эва, куда хватили! — перебивает Виктор — После войны!.. Я шесть лет назад приехал, так здесь чертополох бурьян рос. Дамбу-то соорудили в пятьдесят втором, а карпа пустили три года назад. Красноперка, щука, окунь и прочие сами пришли в половодье по речке. Они страсть как охочи до новых мест.
Мальчик подкладывает сухие ветки в костер. С воды потянул легкий ветерок, и дым закрыл его лицо. Слышно, как он отдувается, но с места не уходит.
— Тут и водяной есть,— слышим из дыма.
Что-что, а услышать о водяном мы не ожидали Ветерок стих. Дым повернул в прежнюю сторону, открыв лицо гостя. Оно сосредоточенно, не по-детски серьезно, только глаза сделались узкими щелочками.
— Не верите? — спросил Виктор.— А это правда как пить дать. Случается, корова зайдет охладиться в воду, а он ее выдоит. Да что там!.. Спросите деда Андрея, он сам летось имел с водяным-то дело.
Нам не хотелось верить, что этот смышленый мальчуган наделен суевериями Надо было поспорить с ним, доказать… И все же соблазн выслушать что-нибудь забавное взял верх. Мы попросили рассказать, как это было у деда… с водяным.
— Прошлым летом,— не меняя серьезного тона, начал Виктор,— дед достал в городе сеть-трехстенку. Уж не знаю, кто, но нашелся добрый человек, посоветовал ему обмазать сеть тестом. Это чтгбы рыба шла лучше. Украдкой от бабки Усти замесил дед квашню и обмазал сеть да с грехом пополам поставил вечерком, вот там» у омутины.
Рассказчик протянул руку в сторону плеса, где темнели застывшие в безветрии камыши, и, не торопясь, продолжал:
— Утречком ушел дед на озеро. Да уж так рано, что не слыхал я, как он вышел. Проснулся, ну, обыкновенно, пошел в горницу умываться, зубы чистить. Глядь, а дед-то в углу у печки в мокрой рубахе и сподниках. Губы синие, как чернилами их… Бормочет в бороду, и не поймешь. А подозрительно бормочет. Тут мне сразу в голову… А ведь дед-то с озера. Что там стряслось?
Может, завхоз сеть дедову… Раздумывать не время. Схватил ватник и айда… Вижу: на берегу кожух и штаны лежат, а сетка в воде. Заклубилась вся и ходуном ходит как живая. Страшновато мне стало… Раздеваясь, зубарика играю. Влез в воду, схватился за край сетки и на берег. Тащу, а в сетке ворочается кто-то большой и черный. Ну думаю, упаду как пить дать, утянет в омут и конец мне тут.
Мальчик, видимо, знает, как играть на нетерпении слушателя. Он не торопится, теперь совсем прервал рассказ и подбрасывает в костер щепки. Стало на минуту темно.
— Вдруг у самого берега черная голова, с хороший котел, усищи и ниже усов — белое, как борода.
Закрыл я глаза да как хвачу что было мочи на берег остаток сети. И чтобы вы думали? Когда открыл глаза, в сетке-то Мирон ворочается. Пуда на три считай. Усищи как жгуты, брюхо белое, а глазищи хоть и маленькие, а злые-презлые.
Тут уж я не стал зевать. Раз-раз ножечком сетку, вызволил Мирона и с грехом пополам столкнул снова в воду, благо берег отлогий. Иди, старый дурак, откуда пришел.
Рассказчик замолчал. Сбитые с толку, мы ничего не понимали и только переглядывались. Наконец, не выдержав, мой спутник спросил:
— Да кто Мирон-то?
— Мирон? — переспросил Виктор.— Это мельник наш. Мирон Мироныч. Хороший человек, только толстый, страсть…
Теперь мы окончательно ничего не понимали и глядели на малыша недоуменно, отчего по его лицу пробежала усмешка.
— Так ты мельника столкнул в воду? В и кто р рассмеялся.
— Зачем мельника? Мы вот школой деньги собрали и купили у рыбаков сома. Здоровущего. Толстый, как наш мельник. Вот Мироном и прозвали. Сома пустили в озеро для развода, он полезен, водным санитаром зовется. Ну, в дедову сеть и ввалился, должно быть, на тесто…А может, другой по Малиновке пришел. Кто знает!..
— Поди, было тебе, когда дед-то узнал, что ты сома выпустил, да еще сеть порезал,— спросил я.
— Как бы не так,— отозвался Виктор,— не дурак я, чтобы сказать деду про сома. Тогда он все озеро сетками запрудил бы и карпов перевел. Он в этом деле хищник.
— А что же ты сказал деду тогда, как домой вернулся?
— Зачем когда вернулся? — возразил Виктор.
— Дед сам прибежал на озеро, хорошо, что я уже сома успел спихнуть в воду. Видит: сетка на берегу, еще дух переводит, а спрашивает: «Ну, видел?» Видел, говорю. «А усы, бороду видел?» Усы, говорю, видел, а бороду не приметил, может, со страху, когда тащил.
Охал дед над порезанной сеткой, плакали его сто двадцать рубликов, на щуку пытался свалить, попала, мол, а зубы у нее как ножи. Да сам же себе и возражал: «Да нет, не щука. Сам видел голову с усами, когда он в ноги-то мне саданул. У щуки таких усов не бывает, должно, водяной».
— И что же дед до сих пор верит, что в озере водяной,— спрашиваем мы.
— Кто знает,— уклончиво отвечает Виктор,— может, и не верит, но в воду-то ночью лазить побаивается. А днем на глазах у всех сети не поставишь. Порезанную так и не починил, с прошлого лета в клети висит.
С воды снова подул свежий ветерок, и вместе с ним потянуло прохладой. Гость застегивает телогрейку, собирается домой.
— Спасибочко вам,— говорит он, прощаясь.— Завтра поутру не проспите только, хорошо наловите.
— Ишь, уверенный какой! — смеется мой приятель.
— Рассуждает, как хозяин.
— Хозяин и есть,— уверенно говорит малыш.
— Над озером мы всей школой шефствуем. Видите по дамбе посадки? Это все своими руками садили… Ну, спокойной ночи. Утречком навещу.
Больше Виктора мы не видели. Не успело подняться солнце над горизонтом, как в наших садках были сазаны и окуни на две хороших ухи. Довольные, по утреннему холодку мы решили ехать домой.