Первая встреча с хариусом
Длинное сильное тело с темной спиной и серебристым брюхом в крупной, синеватого отлива чешуе; суженный книзу широкий лоб; янтарные ободки глаз и огромный, вполтуловища, спинной плавник с розовато-черным на нем узором — таков хариус, обитатель холодных вод, стремительная и нежная рыба.
Первая наша встреча произошла на речке Большая Кяма, в Архангельской области, где я провел несколько дней, выполняя служебное задание.
По Кяме шел молевой сплав леса. Ее узкое русло было забито бревнами. Местами бревна громоздились друг на друга и, как живые, спасаясь из этой давки, лезли на берег. От них тянуло сладковатым запахом размокшей еловой коры.
— Рыба здесь, наверное, уже повывелась? — спросил я Павла Андреевича Зародова, завхоза местной геологической партии, страстного рыболова и охотника.
— Не вся еще,— отвечал он.— Хариус есть. Немного, правда, осталось, но половить можно. Если хотите, вечером сходим.
Хариус? Здесь, под этими бревнами? С трудом верилось… В то время у меня были самые смутные и фантастические представления о хариусах. Я знал о них только понаслышке от людей, работавших на Севере.
Обычно рассказчики не жалели красок. Они восторженно повествовали о каких-то озерах Танцующих или даже Поющих хариусов, где в зеркально-прозрачной ледяной воде этой рыбы видимо-невидимо. Ловится она очень просто — безотказно идет на любую приманку: будь то мушка, брусничная ягода или блесна из консервной жести. И даже на пустой крючок бросается, без всякой приманки…
Я с трудом дождался вечера. Когда стало темнеть и над лесом показался бледный полумесяц, Павел Андреевич повел меня на рыбалку. Тропинка петляла по заболоченной, заросшей ивняком и ольхою долине. Павел Андреевич шел быстро, молча, в полутьме мелькала его могучая спина, обтянутая брезентовой горняцкой курткой. Я едва поспевал за ним, поминутно спотыкаясь о кочки. Удочка, которую я нес на плече, путалась и застревала в нависших над тропою ветвях.
Сейчас смешно вспомнить, но тогда, продираясь вслед за Павлом Андреевичем сквозь кусты, я всерьез сожалел, что не взял с собой сумки для улова. Ведь хариус бросается даже на пустой крючок, а у меня испытанная снасть Павла Андреевича: на березовом удилище метра в 4 длиною тонкий шнур с капроновым поводком, без поплавка и грузила, а на конце поводка искусственная мушка, или, как называл ее хозяин, «липка» — серенький ежик из собачьих волос с тройничком внутри.
Стоит лишь потрясти такой «липкой» над водой, подражая полету насекомого, как хариусы один за другим начнут за нее цепляться, и только успевай их вытаскивать! Я уже видел, как наяву, упругое и скользкое рыбье тело с черным жалом крючка во рту…
Наконец тропа вывела нас на берег. Здесь было светлее. В неподвижном хаосе бревен, отражая латунные краски заката, поблескивали зеркальца чистой воды. Неумолчно ныли комары, лезли в глаза, жгли, точно крапивой, лицо и руки. Под невысокой кромкой берега, переливаясь между бревнами, сонно бормотали хлопотливые струйки.
Постояли, послушали. В одном просвете между бревнами, побольше других размеров, негромко плеснула рыба, один раз, потом еще.
— Вот там и попробуйте,— сказал Павел Андреевич который очень любит круизы по средиземному морю, а сам пошел вниз по реке искать другое место.
Я размотал удочку и храбро приступил к делу. Ведь нужно было всего только потрясти мушкой над водой! Но даже эту несложную операцию оказалось не так-то просто выполнить. Ночной ветерок, незаметно порхавший над рекой, относил легкую снасть в сторону. Тройник сразу цеплялся за первое попавшееся бревно. Чтобы освободить его, требовались выдержка и хладнокровие, которые тут же на берегу пришлось срочно в себе воспитывать.
Мало-помалу удалось приноровиться. Мушка порхала в воздухе, то выше, то ниже, опускалась на воду, взлетала обратно в воздух. Несмотря на все мои ухищрения, рыба не подавала признаков жизни. Помучившись так минут 15, я понял, что кямские хариусы не из тех, которые ловятся на голый крючок. Пришлось идти к Павлу Андреевичу, поучиться.
Он ловил неподалеку от меня, в узком просвете с быстрым течением. Его действия отличались простотой и точностью—истинными признаками мастерства. Плавный взмах удилищем, и мушка мягко садится на воду. Затем происходит чудо. Ежик из собачьих волос превращается в белую ночную бабочку, которая, отчаянно трепеща крылышками, бьется среди мерцающих бликов течения, стараясь пересечь водяной просвет.
Один, второй, третий заброс… Всплеск!
Тонкой стрункой натянулась леса, и на конце ее, извиваясь и шлепая хвостом по воде, потащился небольшой хариус. Еще миг, и он затрепыхался в траве на берегу.
Вот, оказывается, в чем дело—нужно уметь вести мушку! Я поспешно вернулся на старое место и попытался вести мушку, как Павел Андреевич.
Увы, она не хотела меня слушаться. Она тонула, подпрыгивала, поднимала бурунчики, зарываясь в воду, и нисколько не походила на бабочку. Так продолжалось до тех пор, пока я не догадался использовать ветер, который раньше только мешал. Ветер парусом надувал лесу и плавно вел мушку по самой поверхности воды, сообщая ей трепет живого, попавшего в беду насекомого. Оставалось лишь немного направлять ее движение удилищем.
Результаты не замедлили сказаться — раздался долгожданный всплеск. Я рванул удочку — пусто!
Через несколько забросов опять поклевка. Рывок! Опять пусто… Затем поклевки посыпались одна за другой, почти при каждом забросе. Сначала я подсекал резко, потом стал дергать слабее и, наконец, вовсе бросил подсечки. Все безрезультатно — рыба никак не садилась на крючок.
Мало того, в момент поклевки, кроме характерного всплеска, стал различаться отчетливый щелчок, будто рыба с разгона ударяла в мушку лбом. Неужели мои маленькие противники раскрыли обман и теперь потешаются над неумелым рыболовом?
Я знал, конечно, что это не так, и пытался понять, в чем дело. Но уловить молниеносный бросок хариуса в темной ночной воде не было никакой возможности. Внезапный, как выстрел, всплеск, щелчок — не разобрать даже, что из них раньше,— и вот уже только круги расходятся по воде и затухают в муаровых переливах потока.
Через некоторое время эта игра, видимо, надоела хариусам. Поклевки прекратились. Я подобрал удочку и двинулся попытать счастья в другом месте.
Домой мы возвращались под утро, когда совсем рассвело и на верхушках деревьев вспыхнули огненные краски восхода. В сумке моего спутника лежало около двадцати небольших хариусов. Я возвращался, как вышел, с пустыми руками.
После первого просвета с озорными хариусами мне попалось еще несколько, в которых были поклевки, но опять ни одна рыба не села на крючок. Видно, все дело было в умении — ведь наловил же мой товарищ в тех же местах и такой же удочкой целую сумку!
Позднее я узнал себе в утешение, что никто, кроме него, не вылавливал в этих местах более трех штук за ночь.
Убедившись, что искусством ловли на мушку сразу не овладеть, а времени у меня было в обрез, я решил попробовать другие приманки. На следующий день, возвращаясь с работы, я поймал двух крупных зеленых кузнечиков и свернул к реке в том месте, где особенно удачно ловил ночью Павел Андреевич.
Накануне ночью я подметил, что хариусы встречались только в местах с быстрым течением — на скрытых под бревнами перекатах или вблизи от них. После недолгих поисков нашелся подходящий просвет под нависшим с берега ивовым кустом. Брошенный мною кузнечик упал набок и, тихонько вздрагивая, поплыл по течению. Он уже почти достиг конца просвета, как из-под бревен, из коричневато-зеленого сумрака метнулась к нему длинная тень, плеснуло, будто камень бросили в воду, и кузнечик исчез.
Сбегать домой за удочкой и сменить «липку» на обычный крючок было делом нескольких минут. Однако знакомого просвета под кустом уже не было, его затянуло бревнами. Неподалеку отыскался другой, гораздо дальше от берега, почти на середине реки. Примерившись, забросил туда кузнечика. Едва он коснулся воды, как удилище упруго погнулось и на крючке забился здоровенный хариус.
Но как его вытащить? По воде не вывести — кругом бревна. Оставалось поднять его на удочке и вымахнуть на берег как простую уклейку. На какое-то мгновение мой хариус повис в воздухе. Помню судорожно растопыренные плавники и упруго изогнутый хвост. Потом он рванулся, шлепнулся на бревна, запрыгал по ним и, булькнув, провалился в щель.
Я машинально поднял противно полегчавшую удочку и поймал леску. На ней не было крючка, но кончик капроновой жилки хранил еще изгибы узла, которым он был привязан…
Так бесславно кончилось мое первое знакомство с хариусами. Но я не стал огорчаться. Кямские хариусы научили меня уважать в рыбе достойного противника и с большей серьезностью относиться к древнейшему человеческому искусству, к чудесному спорту — рыбной ловле.
